Блок-шот. Дерзкий форвард (СИ)

— Я никогда тебя не брошу, Рустам. Всегда поддержу и буду рядом, потому что мы — семья; потому что люблю тебя. Знаю, ты не привык обсуждать то, что творится на душе…

— Да, — кивнул он. — Но Василиса учит меня говорить: о том, что волнует, что важно, когда хорошо, когда плохо. Говорить без сарказма и иронии. У меня иногда получается.

Аня улыбнулась:

— Я заметила. Словесный фонтан только что бил, не иссякая, именно по этой причине?

Тишина. Рустам колебался.

— Да. Нет. Я просто испугался. Испугался, что останусь в темноте, не объяснив, почему вёл себя так. — Он замолчал. — Мне однажды сказали, что покаяние надо искать среди живых.

— Покаяние? — эхом отозвалась Аня. — Но я никогда тебя ни в чём не винила, Рус.

— Ты всегда покорно подчинялась, что бы ни говорил.

— Но не потому, что мне было всё равно, а потому, что я тоже боялась: вдруг ты упрекнёшь меня или того хуже — обвинишь в смерти наших родителей? Ведь если бы тогда я послушала тебя…

И только теперь стало ясно, насколько они оба заблуждались последний год. Решение «просто забыть, как страшный сон» оказалось ошибочным. Надо было сначала всё обсудить, объясниться…

— Нельзя вечно оберегать, нужно давать возможность совершать ошибки, потому что ошибки — это опыт, — произнёс задумчиво Рустам.

— Ого…

— Если что, это не мои умные мысли, — смущённо улыбнулся он. — Я так не умею. Так говорила мама. Только теперь начинаю понимать, что она имела в виду. Очуметь, я тугодум.

На его губах появилась улыбка.

— Семейные разборки закончились? — в дверном проёме показалась голова Тимофея. — Живой?

— Как видишь, но, когда мне станет легче, она обещала пустить в ход кулаки.

— Не одна она, не переживай, — с укором ответила ему Василиса, входя в палату. — Нам каждому есть, что тебе сказать.

— А как долго я здесь? — спросил Рустам, оглядываясь вокруг, когда друзья собрались около кровати.

— Со вчерашнего вечера. Тебя привезли сюда сразу, как закончилась игра.

— «Сюда» — это куда?

— В частную клинику. Она принадлежит другу моего отца.

— Инквизиция тоже в курсе? — Рус коснулся рукой больного ребра.

— Когда я позвонила папе, чтобы сказать, почему не приду ночевать, он заставил назвать этот адрес.

— После того как провели реанимацию, тебе вкололи сильное обезболивающее, и ты отрубился почти на сутки, — перехватил инициативу Тим.

— А что со мной?

Рустам попытался подняться, но у него не получилось.

— Даже не пытайся. У тебя перелом ребра. Тебе запретили двигаться в ближайшие несколько недель, — покачала головой Василиса. — А затем два месяца никаких физических нагрузок.

— Два месяца?! — Его брови медленно поползли наверх.

— Два месяца будете за ручки держаться, — хохотнул Тимофей, — и о погоде разговаривать. Ха!

— Тебе ещё повезло, что ты лошадиную дозу обезболивающего вколол, иначе свалился бы ещё раньше.

— Если бы вы рассказали всё с самого начала, а не играли в партизан, — посмотрел на Василису Матвеев, — мы бы не сидели сейчас здесь.

— Конечно, — вступился за неё Рустам. — Мы бы паковали вещи. И ладно я — с моей кистью мне ни черта не светит — но ты…

— Неужели ты серьёзно думаешь, что Самарин бросил бы меня на произвол судьбы? — фыркнула Тимофей. — Я бы мог играть в команде за другой универ. Да куча возможностей есть, было бы желание!

— Однако лучше играть за родные стены, — улыбнулся Тедеев.

Тут Тим спорить не стал. Вместо этого он протянул другу руку и, подождав, пока тот ответит рукопожатием, сказал:

— Зато теперь в ближайшие два с половиной года «Разящие» — единственная официальная команда, которая будет представляет университет на внешних играх! И всё благодаря тебе!

— Вы можете лобызаться и брататься сколько угодно, но ты… — Василиса посмотрела на Рустама, — даже не думай о баскетболе! Максимум, что тебе было разрешено до Нового года — это передвижение от своей комнаты до кухни в статусе пана Улитки.

— И будь уверен: я за этим буду чётко следить! — категорично заявила Аня.

— Да понял я, что вы… — Рустам поднял руки в знак капитуляции. — Всё равно следующие внешние игры только в январе. — Он лукаво стрельнул бровями. — А к этому времени я уже успею встать на ноги.

Тимофей поднял большой палец вверх и громко рассмеялся:

— Красавец! Как ты их сделал!

— Лёгкий форвард Тедеев здесь отдыхает? — приятный баритон нарушил дружескую идиллию.

Ребята, как по команде, посмотрели на дверь.

— Собачья печёнка… — вырвалось у потрясённого Матвеева, когда в дверях палаты показались двое: Самарин и Президент Федерации баскетбола Фролов.

Рустам предпринял попытку сесть, однако болезненная гримаса, исказившая лицо, вернула его в исходное положение.

— Лежи, герой, — в голосе бывшего наставника послышались тёплые отеческие нотки.

— Может, нам выйти? — спросила Василиса, глядя на Евгения Ивановича.

— Думаю, не стоит, — отозвался Самарин. — Я так понимаю, это самое близкое окружение на сегодняшний день, да?

— Так точно, — улыбнулся Тимофей.

— Отличная игра, — посмотрел Фролов сначала на одного, а затем на другого парня. — Тебя я учил, а о тебе наслышан от вашего тренера. Подаёте большие надежды.