Блокада. Книга 2

И это слово «немцы» разом разорвало в ушах Звягинцева густую, неподвижную тишину. Он вскочил, взглянул туда, куда показывал Пастухов, и сквозь просветы деревьев увидел, что к опушке леса короткими перебежками приближаются немецкие солдаты.

Снова в небе щелкнула и, подобно хлопушке, разорвалась ракета. Теперь люди в серо-зеленых мундирах стали хорошо видны. Они надвигались, пригнувшись, прижав к животам автоматы.

– В лес, майор, быстро! – свистящим шепотом произнес Пастухов.

– А как же он? – еще не отдавая себе отчета во всем, что происходит кругом, растерянно прошептал Звягинцев и перевел взгляд на лежащего Разговорова.

– Он мертв! Немцы, майор, быстро, за мной! – крикнул Пастухов и бросился в глубь чащи.

В лесу было темно. Звягинцев не видел бегущего впереди Пастухова, но слышал, как трещат сучья под его ногами.

«Только не отставать от Пастухова, бежать, бежать!» – мысленно приказывал он себе. Он сознавал, что бежит из последних сил.

Нога не сразу дала знать о себе. Звягинцев почувствовал боль только тогда, когда, задохнувшись от бега, замедлил шаг.

В этот момент Пастухов неожиданно остановился и хриплым голосом сказал:

– Давай… передохнем… Вот влипли!.. – Отдышавшись немного, он спросил: – Как нога, товарищ майор?

– Нога? Все в порядке! – торопливо ответил Звягинцев.

– Дай посмотрю.

– Нечего смотреть, ерунда, царапина.

– Дай, говорю, посмотреть! – настойчиво повторил Пастухов. Он опустился на колено, зажег спичку.

Звягинцев напряженно ждал приговора, боясь наклониться и взглянуть на свою ногу.

– Э-э, майор, сильно тебя садануло! – сказал наконец Пастухов. Спичка, которой он светил себе, догорела, и Пастухов чиркнул новой.

Усилием воли Звягинцев заставил себя нагнуться. И тогда он увидел, что из сапога вырван большой клок, а остатки голенища покрыты кровью, смешанной с грязью.

И как только он увидел все это, боль стала нестерпимой.

– Садись, майор, нужно сделать перевязку, а то хуже будет, – твердо сказал Пастухов, – на одной ноге далеко не ускачешь.

– А если в это время…

– Садись, говорю!

Пастухов попытался стянуть сапог с раненой ноги. Звягинцев вскрикнул от боли.

– Ты давай потише… терпи, а то немцев еще накличешь… – сказал Пастухов. Он вытащил из брючного кармана кривой складной нож с деревянной ручкой, каким обычно пользуются садовники, раскрыл его и, подсунув лезвие под голенище, разрезал его сверху донизу.

– Выше щиколотки садануло, – сказал он. – Осколком, наверное. В темноте не разберешь.

Он стащил с себя гимнастерку и рванул подол нижней рубахи.

Звягинцев сидел, прислонившись спиной к дереву, стиснув зубы и сжимая кулаки с такой силой, что ногти впивались в мякоть ладони.

Голос Пастухова донесся до него будто издалека:

– На данном этапе все. Встать ты в состоянии?

– Да, да, конечно, – проговорил Звягинцев. Опираясь на руку Пастухова, он попытался встать, но не смог.

– Ладно, переждем немного, – сказал Пастухов и сам опустился рядом на землю.

– Карта и компас с вами, товарищ майор? – снова переходя на «вы», спросил Пастухов.

– Карта? – растерянно переспросил Звягинцев.

Он отчетливо вспомнил, что еще за секунду до того, как он выскочил из машины, сложенная карта лежала на сиденье между ним и Разговоровым, а компас он положил перед выездом в маленькую нишу на передней панели «эмки».

Значит, все сгорело в машине…

– У меня ничего нет, Пастухов, – мрачно сказал Звягинцев, – все там осталось…

Оба молчали. Они не знали, ни где находятся, ни в какую сторону идти, ни где сейчас немцы, ни что происходит в эти часы в их батальоне.

Звягинцев настороженно поглядел по сторонам, и, хотя он не увидел ничего, кроме сливающихся в одну темную, сплошную массу деревьев, ему показалось, что опасность подстерегает их всюду.

Откуда-то донесся пронзительно-жалобный крик ночной птицы. Где-то хрустнули ветки.

Неожиданно разорвалась ракета. Клочок неба, нависшего над кронами деревьев, стал желто-оранжевым.

Ракета погасла, и небо снова стало темным и безжизненным.

– Что будем делать? – тихо спросил Звягинцев.

– Надо подождать рассвета, – решительно ответил Пастухов, – а то в темноте, да не зная дороги на немцев напоремся.

Но Звягинцев истолковал слова Пастухова иначе. Ему показалось, что старший политрук сомневается в его способности идти дальше. Звягинцев двинул ногой и вздрогнул от боли, пронзившей все его тело.

– Как ты думаешь, – спросил он, – каким образом сюда проникли немцы?

– Не знаю.

– Неужели им удалось прорваться и выйти нам в тыл?

– Не думаю. Тогда мы услышали бы артиллерию, гул танков. А я, кроме автоматов и минометов, ничего не слышал. Скорее всего, это десантники. Группа какая-то небольшая.

– Надо немедленно пробираться к батальону! Надо идти в батальон! Здесь не больше пяти – восьми километров по прямой.

– Но у нас нет ни карты, ни компаса, – напомнил Пастухов, и, хотя в тоне старшего политрука не было и тени упрека – он просто констатировал факт, – Звягинцев воспринял его слова как обвинение.

– Направление, на худой конец, можно приблизительно определять и без компаса, – сказал он. – Посмотри, с какой стороны больше мха на деревьях. Нам надо на запад.