Блокада. Книга 3

– Выпороть тебя за это надо! Ладно, жди, сейчас буду. – Он повесил трубку, повернулся к Звягинцеву: – Верка там, в проходной… видишь, какое дело… Ты знаешь, что она вернулась? Партизаны вывели.

– Я знаю, – ответил Звягинцев. – Мне Павел Максимович рассказал.

– Давай-ка, майор, подъедем к проходной вместе. Сейчас… – он посмотрел на часы, – сорок пятого. Несколько минут потратим, не больше, – сказал Королев, точно извиняясь.

– Я… может быть, я подожду вас здесь? – нерешительно предложил Звягинцев.

– А чего ждать? Все равно по территории поедем, посмотришь и то, что тебе нужно. И для нее радость будет тебя встретить. Поехали…

Звягинцев увидел Веру в открытую дверь проходной. Она была в расстегнутом ватнике, надетом поверх гимнастерки, в короткой юбке и сапогах.

Может быть, потому, что проходная освещалась мертвенным светом двух покрытых синей краской лампочек, лицо Веры показалось Звягинцеву очень бледным, исхудавшим.

Ему хотелось броситься к ней, опережая Королева… Но он безвольно остановился у дверей проходной, чувствуя, что не в состоянии сделать больше ни шага.

– Ты зачем здесь? Кто тебе разрешил? – громко говорил Королев дочери. Но в голосе его, несмотря на строгие интонации, звучала радость.

– К нам вчера раненых привезли с передовой, прошел слух, что вблизи завода уже бои идут, – тихо сказала Вера.

– Глупости они говорят, твои раненые, панику разводят! – рассердился Королев. – Никаких немцев тут и в помине нет!

Он притянул Веру к себе, обнял.

– Как же ты, дочка?.. – пробормотал он дрогнувшим от волнения голосом. – Как же ты до завода-то добралась?

– А у меня пропуск есть на хождение в ночное время по всему городу. Нам ведь и на спасательные работы выезжать приходится, – торопливо говорила Вера. – На попутной полуторке добралась, мне на полсуток отпуск в госпитале дали… Ну, чтобы отдохнуть… Третью ночь не спим, раненые все поступают, поступают…

Только тут Вера заметила неподвижно стоявшего на пороге Звягинцева.

– Алеша! – вскрикнула она, и в голосе ее слились удивление и радость.

Королев оглянулся и сказал с добродушной улыбкой:

– Вот и еще сюрприз, Алексей собственной персоной. Заводским стал, на подмогу прислали.

Вера подбежала к Звягинцеву, притянула его к себе, поцеловала.

Алексей растерялся, мысли его смешались, он порывисто обнял Веру, но тут же смущенно опустил руки. Они были не одни. Две женщины-охранницы с любопытством наблюдали за этой сценой, отец стоял рядом.

– Здравствуй, Вера, – проговорил Алексей сдавленным голосом. – Ну… как ты?

Но Вера точно не слышала его вопроса.

– Алеша, милый, – радостно говорила она, – значит, и ты в Ленинграде? Да? Почему же не позвонил, не разыскал меня?

– Ранен он был, твой Алеша, – пробурчал Королев, – только вчера в город прибыл – и сразу к нам.

– Так я это знаю, помню, тогда, в лесу, – закивала головой Вера. – Ну а сейчас-то здоров?

– Да, здоров, совсем здоров, – как-то механически отвечал Звягинцев, не отрывая от нее глаз.

– А я в госпитале сейчас работаю, там и живу, на Выборгской, я сейчас тебе адрес запишу, будешь в городе – зайдешь, непременно зайди, Алеша! У тебя есть на чем записать? – торопливо говорила Вера.

Непослушными пальцами Звягинцев расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вытащил блокнот и карандаш. Она черкнула несколько строк, сама вложила блокнот ему обратно в карман, застегнула пуговку и нежно пригладила топорщащийся клапан кармана.

В проходную с улицы вошли несколько рабочих, на ходу вынимая из спецовок и ватников пропуска.

– Вышли бы вы на улицу, не мешали бы людям проходить! – почему-то ворчливо проговорил Королев.

Звягинцев нерешительно посмотрел на Веру.

– Давайте, давайте, проходная маленькая, людям дорогу загораживаете, нечего тут толкаться! – настаивал Королев, хотя они никому не мешали.

Вера первой вышла на улицу, Звягинцев – за ней.

В этот ранний утренний час здесь было тихо. Баррикады по обе стороны виадука казались безлюдными, но Звягинцев теперь хорошо знал, сколь обманчиво это впечатление.

Они стояли у заводского забора и молчали. Наконец Вера сказала:

– Значит… зайдешь, Алеша? А если из Ленинграда куда-нибудь перебросят, то напиши. Обещай, пожалуйста.

И Звягинцев вдруг понял: это прощание. Через мгновение они расстанутся.

Да он и не мог, не имел права задерживаться. Его ждали важные, неотложные дела, он не распоряжался своим временем. Но заставить себя первым попрощаться у него не было сил.

Хотелось о многом сказать Вере… Сказать о том, что, может быть, они вообще видятся последний раз в жизни, потому что немцы и в самом деле с часу на час могут прорваться сюда, в тогда он, Звягинцев, будет вместе со всеми запрещать завод и либо отгонит немцев, либо погибнет здесь среди развалин взорванных заводских корпусов…

Хотелось найти какие-то единственно нужные, весомые слова, одну лишь фразу, которая вместила бы в себя все, все…

Он взял Веру за руки, крепко сжал их в своих шершавых, огрубевших ладонях и неожиданно для себя сказал совсем не то, о чем думал сейчас:

– Ты… прости меня. Вера!

– Простить? – недоуменно переспросила она. – За что?