Блокада. Книга 4

– Ну и хрен с тобой, помирай, коли такой квелый! – буркнул Королев и, встав с кровати, заходил по комнате, чувствуя, как трудно ему передвигать отяжелевшие ноги.

– На заводе-то как, Максимыч, а? – тихо спросил Губарев.

– На заводе? А тебе-то что?! Ты ведь на тот свет переезжать собрался! – сказал Королев. – Там, на том свете, во фрезеровщиках сильная нехватка ощущается, спеши давай!

– Я тебя спрашиваю: на заводе как? – настойчиво повторил Губарев.

– Танки ремонтируем, пушки, – ответил Королев, подходя к кровати. – Про семидесятишестимиллиметровую пушечку приходилось слышать?

– Издеваешься? – уже со злостью в голосе проговорил Губарев.

– Зачем издеваться? Ты спрашиваешь – я отвечаю. Хочешь – подробнее расскажу. С «салазками» опять дело не ладится. Глубокое сверление подводит.

– Портачат! – как бы про себя произнес Губарев.

– А кому работать? Мальчишки одни… Ведь расточить отверстия по тысяче двести миллиметров глубиной да с точностью до микрона не так просто… Товарищ Губарев, конечно, это умел. Да ведь нет его, товарища Губарева, он где-то у райских врат стоит, своей очереди на вход дожидается…

Губарев молчал. Но Королев понял, что задел верную струнку в душе этого обессилевшего человека, считавшегося непревзойденным мастером своего дела.

– Промашку мы дали, Иван Максимыч, – сказал Губарев, – что перед войной эти пушки недооценили.

Губарев был прав.

Незадолго до войны по настоянию ведавшего в Красной Армии вопросами артиллерии Кулика на ряде заводов, в том числе и на Кировском, прекратили выпуск некоторых артиллерийских систем как якобы несовременных, в том числе и 76-миллиметровых орудий.

После того как в начале июля ГКО принял решение вновь развернуть производство этих пушек, из заводских архивов были срочно извлечены чертежи и прочая техническая документация. Конструкторы стали вносить необходимые усовершенствования, Леонид Андреевич Монаков – ветеран артиллерийского дела на Кировском – с жаром взялся за восстановление нарушенного производственного процесса. Но драгоценное время было потеряно. Наладить серийное производство пушек можно было лишь на основе кооперации почти с сотней различных предприятий Ленинграда. С помощью горкома партии эта сложнейшая задача была решена. Однако возникла новая острая проблема – проблема кадров: ведь уже в первый месяц войны девять тысяч квалифицированных рабочих завода ушли на фронт или были эвакуированы в тыл…

– Ошибки подсчитывать после войны будем, – пробурчал Королев.

– Я-то уж не буду, – безнадежно вымолвил Губарев.

Королев просунул куда-то в глубь своих бесчисленных одежек руку, вытащил старинные карманные часы, взглянул на них и сухо сказал:

– Ладно, приступим к делу. Я к тебе по поручению парткома явился. У тебя партбилет при себе?

– Чего? – удивленно и вместе с тем встревоженно переспросил Губарев.

– Партбилет, говорю, где хранишь? – громче повторил Королев.

– При себе, где же еще?! – ответил Губарев, инстинктивно поднося руку к груди.

– Может, мне сдашь?

– Это еще чего? – угрожающе, внезапно окрепшим голосом проговорил Губарев.

– Ну чего-чего… Ты же на тот свет собрался, квартира пустая…

– Живой я еще, живой! – воскликнул Губарев. – Пока жив, никто права не имеет… – И повернулся спиной к Королеву, прижав ладони к груди.

– Да ты чего взбеленился-то, Маркелыч? – со спокойной усмешкой спросил Королев. – Что я, насильно, что ли, отбирать буду? Нет у меня таких прав. А вот удостовериться, что билет при тебе и насчет взносов – это мое право как члена парткома. Ну, давай покажи!

Губарев медленно перевернулся на спину и недоверчиво взглянул на Королева.

– …Ты чего задумал, Максимыч? – почти прошептал он.

– Ничего я не задумал. Проверю взносы и отдам, – твердо ответил Королев.

– Ну… – произнес Губарев, – ну… – И стал медленно расстегивать ватник.

Вытащил партбилет и нерешительно протянул Королеву. Потом приподнялся, спустил ноги с постели и сел, готовый в любой момент выхватить партбилет обратно.

Делая вид, что ничего не замечает, Королев отошел к столу, раскрыл партбилет и при свете коптилки медленно прочел вслух:

– «Губарев Василий Маркелович… год рождения тысяча восемьсот девяносто пятый. Время вступления в партию – тысяча девятьсот шестнадцатый…» Все верно.

Он перелистал странички партбилета, закрыл его и сказал:

– И со взносами более или менее в норме – по сентябрь включительно… Пора за октябрь – ноябрь платить.

– Давай сюда! – резко сказал Губарев и встал с постели. Пошатнулся, но устоял на ногах.

– Слушай, Маркелыч, а ты не помнишь, как старые партбилеты выглядели? – неожиданно спросил Королев. – Хочу вспомнить и не могу. Память стариковская. Ты помоложе…

– Какие старые? – не спуская настороженного взгляда с Королева, переспросил Губарев.

– Ну какие, какие! После Октябрьской членам партии новые выдали, в том числе и нам с тобой. А вот какие до этого были, ну, после Февральской?

– Не помнишь? – задумчиво проговорил Губарев. – А я помню. Красные такие. Четвертушка картона.

– А куда же марки-то клеили?