Блокада в моей судьбе

Не должен быть забыт подвиг водителей, которые работали на «Дороге жизни». Поначалу крылатым лозунгом у них было: «Совершить каждому водителю две ездки в день». Было развернуто соревнование за то, чтобы доставить больше грузов в Ленинград. Отец рассказывал, что для увеличения провозной способности дороги делалось многое. Прежде всего, тщательно отбирали людей. С ними была организована система воспитательной и информационной работы. По всей трассе была развернута служба технического обслуживания, пункты питания и обогрева. Были выделены специальные подразделения, которые следили за состоянием трассы, оперативно реагировали на появившиеся лунки, промоины и другие нарушения дорожного полотна. На каждом пункте обслуживания были проделаны лунки для забора воды. Результат был налицо: уже в марте месяце более ста водителей совершали по 5 ездок по трассе в день!

По «Дороге жизни» ежедневно доставлялось в город 700–800 тонн грузов. По этой же дороге до середины апреля 1942 года было эвакуировано из Ленинграда более полумиллиона человек, в результате чего значительно снизилась нагрузка на систему снабжения города.

Всего по ледовой дороге было доставлено в Ленинград 575 тысяч тонн грузов, вывезено из города в эвакуацию 688 тысяч человек. Водным путем было доставлено более миллиона тонн грузов, эвакуировано 738 тысяч человек. Эта же дорога обеспечивала и нужды фронта. Морским и ледовым путями «Дороги жизни» для Ленинградского фронта было доставлено 300 тысяч человек пополнения. Перед окончательным разгромом блокады по этой дороге была переброшена в Ленинград Вторая ударная армия. В этих местах по дну Ладожского озера были проложены нефтепровод, кабель связи, электрокабель.

Невозможно преувеличить то значение, которое имела «Дорога жизни» для Ленинграда и всего Ленинградского фронта. Нашего отца направили на этот участок, как только было принято решение о создании ледовой трассы. Он не был там в числе ведущих руководителей, но, тем не менее, всю жизнь гордился своим участием в этой выдающейся эпопее. Проявил себя он там хорошо, поскольку после этого был выдвинут на более высокую должность.

И до сего дня, бывая в Ленинграде, я обязательно посещаю те места, кладу цветы к полуторке, которая олицетворяет подвиг людей, спасших жизни сотен тысяч ленинградцев, в том числе мою жизнь и жизни моей мамы, братьев и сестры. Светлая вам память, матросы, солдаты, водители, строители «Дороги жизни». Пусть никогда не будет забыт ваш подвиг нашими потомками.

Страшная зима 1941–1942 годов

Общая обстановка в городе продолжала оставаться очень тяжелой. Основную массу людей голод и холод продолжали держать железной лапой.

Люди уже были настолько истощены и лишены сил, что даже прибавка продовольственных пайков не спасала положение. Голодная смерть продолжала беспощадно размахивать своей косой.

Самые мучительные мои воспоминания о блокаде относятся именно к страху голодной смерти. Здесь тесно взаимосвязаны страдания от голода и страх потерять от него здоровье и жизнь. Такой изуверский процесс воздействия на психику продолжался несколько месяцев изо дня в день. Я хорошо помню чувство страха, которое охватывало меня при виде моих младших братьев, которые на глазах угасали от голода. Не меньше угнетали картины, которые приходилось ежедневно видеть на улице и, прежде всего, в очередях.

Кругом были исхудавшие лица, ввалившиеся глаза и щеки, обострившиеся носы.

Я уже упоминал, какое тяжелое состояние охватило меня, когда я впервые увидел лежащего на тротуаре мужчину. То, что он умер от голода, было видно по всей его истощенной фигуре. Я как загипнотизированный смотрел на его изможденное лицо, присыпанное снегом, и нутром чувствовал, что и сам нахожусь недалеко от этого исхода. Весь ужас происходящего усиливался тем, что большинство еще живых людей находились в состоянии, близком к трагическому концу.

Именно в это время на улицах города в большом количестве появились люди, из последних сил тянувшие за собой санки с покойниками. В моей памяти наиболее сильным и печальным впечатлением от времени блокады остался обобщенный образ людей, везущих на санях покойников – своих родителей, детей или иных близких родственников, иногда в гробах, а чаще и без них, просто укутанных в какое-то тряпье.

Сами люди, везущие санки, а это, как правило, пожилые женщины, подростки, очень редко – старики, были олицетворением крайней скорби и несчастья. Несуразно одетые, вернее, замотанные в какое-то тряпье, с истощенными лицами, потухшими глазами. Чаще тянули санки вдвоем. В те дни я сам, истощенный голодом, и в силу моего малого возраста, не мог разумом понимать всей глубины и трагизма этих потерь. Но очень хорошо помню, что при виде очередной процессии в душе появлялась глубокая скорбь.