Блокада в моей судьбе

Так у нас называли немецкие двухфюзеляжные самолеты-корректировщики артиллерийского огня. Когда они появлялись в небе, надо было ждать артналетов и других неприятностей. У нас такого самолета не было.

Но в целом общее мнение фронтовиков сводилось к тому, что наша техника лучше.

Так было в годы войны. А что происходит в наши дни? Можно сказать, что в исторической литературе и в Интернете сформировалось какое-то направление, в котором с величайшим пиететом относятся ко всему, что связано с гитлеровской армией, в том числе и к ее технике и вооружению. Названия всех образцов техники и вооружения обязательно произносятся и пишутся по – немецки, все эти штуки, шмайсеры, ягдпанцеры. Всячески превозносятся их достоинства. Напротив, все, что касается нашей армии, изображается в черном цвете. Для нас, переживших ту страшную войну, эти упражнения в низкопоклонстве перед бывшим врагом оскорбительны, они принижают наш народ и нашу победу, тем более, что лживы по существу.

Если посмотреть на вопрос пошире, то он выглядит так. Наша страна была исторически отсталой. После революции встал вопрос: или в кратчайший срок провести модернизацию страны, или погибнуть. Был избран и осуществлен курс на модернизацию. Буквально за десятилетие созданы передовые отрасли промышленности: авиастроение, танкостроение, производство двигателей, подшипников, специальных сталей и многое другое. Были подготовлены миллионы людей, способных обращаться с современными машинами и технологиями. Все это позволило в годы войны организовать массовое производство современной боевой техники, вооружения, боеприпасов, превзойти в этом самую передовую в техническом отношении страну Европы и заложить предпосылки победы. Для нашей страны сегодня вновь актуальным встал вопрос модернизации. Думается, что опыт подобной работы, проведенной в тридцатые и сороковые годы, может сослужить нам полезную службу.

Отца вновь направили на фронт

В первые два-три месяца наша жизнь в Ленинграде после двух лет деревенской жизни была наполнена впечатлениями. Мы все были вместе. Отец продолжал служить в штабе фронта. Он навещал нас, хоть и довольно редко, не чаще одного раза в неделю, поскольку находился на казарменном положении.

В последних числах августа он неожиданно пришел к нам. По его мрачному и сосредоточенному лицу мы все сразу поняли, что случилось нечто серьезное. Они пошептались с мамой, а потом собрали всех нас. И тут отец объявил, что его отправляют на фронт.

Мы, конечно, расстроились, потому что очень боялись за отца, ибо хорошо понимали степень опасности для его жизни, ведь фронт есть фронт.

На все наши вопросы отец отвечал коротко: «Так надо». На следующий день он вновь приехал, быстро собрал свои походные вещи, в очередной раз попрощался с нами и уехал на поджидавшей его машине.

Впоследствии я не раз пытался выяснить у него, что было причиной такого внезапного перемещения его по службе из штаба на фронт. Но он уходил от прямого ответа. Возможно, это было связано с большими потерями на фронте опытного офицерского состава. Не исключена также простая ротация. Ведь он прослужил в штабе целых два с половиной года войны.

Однозначно, что для него это тоже было неожиданностью. В противном случае он не вызвал бы нас в это военное время в Ленинград, поскольку, несомненно, представлял, какие трудности нас ожидают, если мы останемся в городе одни, без него. В это время жизнь в городе, несмотря на несомненные положительные изменения к лучшему, продолжала оставаться очень тяжелой. Конечно, мы уже не голодали в той степени, как в блокадные дни. Но продовольственные нормы были очень скудными. Постоянно хотелось есть. По сравнению с детским домом наше положение существенно ухудшилось. Это видно из следующего сравнения. В детском доме нам полагалось в расчете на месяц: 1,5 кг мяса, 500 гр. жиров, 2 кг круп, 0,75 кг сахара, 3 литра молока, 200 гр. сыра, 15 яиц. Кроме того, нам в месяц было положено еще 7,5 кг картофеля.

Нашему детскому дому для детей из блокадного Ленинграда помогал продуктами и тыл Ленинградского фронта. Время от времени оттуда поступали различного рода посылки. Летом мы могли в лесу лакомиться ягодами. И даже при таком положении нельзя сказать, что мы были вполне сыты.

Вернувшись в Ленинград, мы стали получать на детскую карточку значительно меньше. Нормы в расчете на месяц были такие: мясо – 0,5 кг, 400 гр. жиров, 300 гр. сахара, 1,2 кг круп или макаронных изделий. Хлеба выдавали на день по 400 граммов. Легко представить себе величину этой нормы, если разложить ее в расчете на день. Тогда получалось, что в день каждому из нас можно было съесть по 17 граммов мяса, 13 граммов жиров, 10 граммов сахара, 40 граммов крупы. Даже невооруженным глазом видно, что это очень малые величины. Они обеспечивали существование человека, но лишь на грани выживания. Да и эти продукты надо было еще получить.