Блокада

— Не волнуйся, Пустой, — подал низкий голос Кобба, — Рук зря не полезет. Его язык в любом случае чище, чем ногти девчонки. И повторюсь на всякий случай: Рук — не он, а она.

— Вот так, — пробормотал Сишек, вытирая слезящиеся глаза, — То ни одной бабы, то сразу две. Одна — с зубами, вторая — с когтями и луком.

Филя оглянулся. Ярка лежала на войлочном одеяле, свернувшись в клубок, и как будто спала. Ни слезинки не выступило у нее на щеках. И то сказать: ни разу не видел мальчишка Ярку плачущей — ни когда погиб ее муж, ни когда болел ее малыш и она приходила к Пустому, просила десять монет в долг, чтобы заплатить знахарю, ни когда один из сборщиков, которому она отказала в близости, побил несговорчивую вдовушку. Пустой собирался оторвать негодяю голову, да не успел. Заполучил тот стрелу в причинное место как раз возле первой пленки. Ярка-то только через полгода после того случая первый раз в Морось пошла, или и раньше моталась?

— Бабам труднее всего, — проворчал Хантик, — Это только кажется так, что тем, кто низко ложится спать, падать не больно. Бабам все одно больнее. Когда все рушится, на них все падает.

Филя задумался. Племянница того самого одноглазого ткача, о котором вспомнил Хантик, такой же была. Хрупкой, изящной, только взглядом не темным, а синим зыркала и плакала чуть что. Не из-за Фили. Филя ей то монетку подбрасывал, то сладость какую в трактире у Хантика покупал. Она просто так плакала. Идет Филя рядом, она его за руку возьмет — он вздрогнет от неожиданности, а она — в слезы. Или, к примеру, тащит Филя ей и ее бабке туесок меда, хороший такой туесок, ползимы можно с медом из него ягодный отвар мешать, в десять монет, а бабка ее вместо радости — в слезы, а за ней и внучка. А уж за внучкой и Филя. Не на виду, конечно: быстрым шагом прочь из прокопченной избы — и огородами к мастерской. Точно ее крик он слышал в поселке. А не его ли она звала перед смертью?

— Не пережито, но прожито, успокойся, — легла на плечо мальчишки рука механика, — Что, Файк, а в этих холмах ватажники засады никогда не делали на сборщиков?

— Не было такого, — ответил Файк, с коленей которого наконец-то слез (или слезла) Рук. — Да мы никогда и не ходили одной дорогой. В холмах осторожнее надо быть: там змей полно. Только на машине все одно одна дорога — по руслу ручья. Все остальные стежки больно узки. Ручей сухой уж давно, так что пройдем. Держи левее вон того холма.

— Раньше засады делали, — проворчал Хантик. — Тянули с нашего брата все, что могли. А потом в Мороси свои деревеньки образовались — они к ним и перекочевали. Да и то сказать: что делать с этой стороны Мороси? Дичи нет, суховато. Ручей и тот высох. Все из-за Гари. Да и через пленки не каждому в радость скакать. Хотя кому как.

— В том-то и дело: кому как, — довольно хмыкнул Файк.

— То-то я смотрю, тебя корчило от радости, — покривился Сишек.

— Что это? — спросил Пустой, осторожно спуская вездеход по распадку к желтоватым размывам сухого русла. — Кострище?

— Оно самое, — кивнул Файк. — Тут привал обычно делали. А что? Место открытое, все видно во все стороны. До первой пленки, считай, полдня хода по возврату. Самое то ягодку заварить с медком.

— А на лошадях не пробовали в Морось ходить? — прищурился Пустой.

— До нас пробовали, — пожал плечами Файк, — Не получилось у них ничего. А нам-то что пробовать, в округе одна лошадь у щербатого Толстуна в Квашенке, и то последние годочки дохаживала.

— С лошадьми можно, — не согласился Хантик, — Один у нас ходил. Тебя еще не было, Пустой. Тягал он из Мороси что по хозяйству, опять же спускался между второй и третьей пленкой вдоль Мокрени к реке — там рыбалка знатная. Заматывал кобыле своей глаза и ноздри и вел ее через пленки под уздцы. Пропал потом. По слухам, ватажники его зарубили. У реки деревень много было тогда, там они и обретались. Теперь, говорят, та сторона совсем заболотилась, не проедешь. Между второй и третьей пленкой много чего случается. В любом случае если ордынцы захотят, пройдут они за нами на лошадях. Через первую и вторую пленку так точно пройдут.

— Охота была им в Морось соваться, — буркнул Сишек, — Да и с чего они возьмут, что Пустой не то что в Морось ушел — что он вообще жив? Мастерская-то взорвалась!

— Там и поглядим, охота или нет, — проворчал Хантик, — А уж насчет следов — поверь мне, бражник, ордынец по следам скажет не только кто, куда и зачем пошел, но даже и то, какой у тебя зуб болит. Попадались тут в старое время выходцы из ордынцев — первые следопыты были. Да возьми того же Файка. Уж не знаю, где его шатало до Поселка, а по роже он точно из ордынцев.

— Да хоть из аху, — фыркнул Файк и покосился на примолкшего Коббу, — Если не за клубнями пришел, нечего землю ковырять: ботвой любуйся.