Блокадник

– Понимаю вопрос… Темнить не буду. После ареста Сергея я принял непростое решение: сам пошел в НКВД и написал заявление. Мол, узнав, что мой брат разоблачен как шпион и диверсант, с возмущением заявляю, что не желаю иметь ничего общего с этим затаившимся врагом народа и горячо поддерживаю принятые органами меры по его нейтрализации. И тому подобное… В общем, отрекся я от брата и еще НКВД поблагодарил за хорошую службу. На опережение сыграл, в общем. А телефон отключил на время, на всякий случай – пока не уляжется.

Бабушка смотрела на дядю Васю округлившимися глазами. Петя, присутствовавший при разговоре, почти ничего не понимал, но видел, как лицо сестры пошло красными пятнами.

– Да знаете ли, что вы просто предатель, дядя Вася?! – Галя вскочила в крайнем возбуждении, в глазах ее стояли слезы. Казалось, она сейчас вцепится дяде в горло.

Василий Васильевич смутился. Попытался приобнять племянницу, заговорил торопливо, полушепотом:

– Ты потом все поймешь, девочка: так было надо, чтобы всех вас спасти… Другого выхода не было. Кто бы стал вам помогать, если б меня арестовали? Кому от этого польза была бы, подумай?

Галина вывернулась из-под дядиной руки. Глаза ее сверкали. Еще раз выкрикнула срывающимся голосом: «Предатель!» – и выскочила из комнаты.

Некоторое время дядя Вася с бабушкой сидели молча. Василий Васильевич сопел, глядя в пол. Наконец бабушка положила руку ему на плечо и тихо проговорила:

– Я не виню тебя, Васенька. Наверное, ты прав. Сереже и Настеньке уже не поможешь, а деткам еще жить…

Дядя Вася достал из кармана пиджака и положил на стол толстый конверт.

– Мария Андреевна, здесь тысяча. Я буду помогать, как смогу. Но часто видеться не получится, прошу понять.

Бабушка вспыхнула, засуетилась. Вертела конверт с огромными деньжищами, даже боясь открыть. Дядя Вася обнял ее, поцеловал Петю в макушку и поднялся. Бабушка сбивчиво бормотала благодарности и просила прощения за внучку. Василий Васильевич небрежно махнул рукой и удалился.

Глава 5

Прошло месяцев восемь с тех пор, как Петя в последний раз видел маму. О ее судьбе по-прежнему не было никаких сведений, так же, как и об отце. Бабушку обнадеживало только одно: дочери рекомендовали взять зимние вещи. Тех, кому однозначно светил расстрел, забирали в чем есть и не давали ни минуты на сборы.

Дядя Вася появлялся еще три или четыре раза, приносил разные суммы денег, что-то вкусненькое. Примерно раз в месяц звонил по телефону, выспрашивал у бабушки обстановку, нет ли нужды в чем-то. Петина сестра принципиально с дядей не общалась.

Так пережили зиму тридцать восьмого. Галя приходила с овощебазы вся замерзшая, грязная, валилась с ног от усталости. На бабушкины резоны, что, может быть, ей не стоит так надрываться теперь, когда есть помощь от дяди, а лучше подумать о продолжении учебы, лишь раздраженно огрызалась: «Не нужно мне его подачек!»

Отношения с соседями по квартире понемногу восстановились. Все поняли, что органы оставили Петину семью в покое, и за общение с ближайшими родными врагов народа никого не осудят. Но и близко к сердцу семейную трагедию не принимали. Через достаточно короткое время им уже, возможно, казалось, что Сергей Васильевич с супругой, благодаря которым все родственнички оказались в Ленинграде, тут и не проживали. Общаясь с бабушкой, соседи никогда не упоминали о ее дочери и зяте, и даже в разговорах между собой не называли их имен – будто старались как можно скорее стереть память о «неблагонадежных» связях.

Но в осиротевшей семье ощущение огромного горя не проходило. Семидесятидвухлетняя бабушка сильно сдала, почти все время пребывала в мрачном настроении и часто прикладывалась к пузырькам с сердечными каплями. Запах лекарств уже прочно пропитал их с Галиной комнату. Нервы у нее тоже стали совсем никчемными. Если возникал малейший конфликт с внуками, бабушка хватала кушак и бежала в ванную с криками: «Вот повешусь, тогда пожалеете меня, да поздно будет!..» Галя и Петя со слезами спешили за бабушкой и вцеплялись ей в рукава. Порой Мария Андреевна садилась у открытого окна и надолго впадала в оцепенение. Но если замечала проезжающий черный воронок, громко вскрикивала, захлопывала окно, падала на кровать и сотрясалась в рыданиях. У Пети разрывалось сердце при виде всего этого.

Дядиными заботами маленькая семья жила в достатке, но без излишеств – впрочем, так было и при отце. Город тоже жил обычной жизнью, будто и не происходили каждую ночь исчезновения ни в чем не повинных людей. По утрам под окнами громыхал по мостовой фургон со свежим хлебом, из «тарелки» радиоприемника гремели бравурные марши и жизнерадостные песни. В соседнем «Ударнике» показывали новые картины, а на углу стояла тележка мороженщицы. У Пети никогда не было карманных денег, и на эти маленькие радости приходилось выпрашивать у бабушки. Бабушка вообще распоряжалась всеми финансами, включая зарплату Галины.