Блокадные будни одного района Ленинграда

«Утром мама ушла, и ее долго не было. Принесла стакан риса, но в ушах ее уже не было серег. Какое было счастье, когда в доме появилась плиточка столярного клея! Мы размачивали ее, кипятили, а потом жидкость разливали в тарелку – это был холодец. А какое вкусное мясо у кошки, но их было очень мало, и очень скоро они исчезли»[501].

«Мама ходила пешком в Никольский собор. Получив извещение, что брат пропал без вести, мама тяжело заболела. От переживаний потеряла аппетит. Свой паек, 125 г хлеба, отдавала папе. Врач сказал, что маме необходим был белый хлеб, который выдавался по отдельным карточкам. Я с подругой (у нее тоже болела мама) попросили одну знакомую получить в булочной на талоны наших карточек за 2 дня белый хлеб. Прождав немного времен и, мы, конечно, ничего не получили, – она просто скрылась. Это была настоящая трагедия. Помогла тетя Лена: у нее были хорошие хромовые сапоги от мужа, она обменяла их у военных на хлеб. Таким образом, мы вышли из нашего тяжелейшего положения» [502].

По воспоминаниям, к декабрю 1941 г. «на ленинградских рынках за деньги почти ничего нельзя было купить. … За единицу валюты принималось 100 граммов хлеба». «Вещи на рынке почти не имели никакой ценности»[503].

Каков был размер блокадной пенсии? Например, у Александры Федоровны Савицкой (1861 г. р.), одинокой (муж умер), проживавшей в доме № 37 по проспекту Газа, пенсия на декабрь 1941 г. составляла 45 руб. 50 коп.[504].

9 декабря 1941 г. Исполком своим решением установил временные цены (от 19 до 21 руб. 50 коп.) на девять сортов сыра: голландский, бакктейн, степной, волжский, рокфор и московский[505].

«Съели сыромятные ремни и шубу спалили, а шкуру сгрызли»[506].

«Это я запомнил на всю жизнь. Декабрь 1941-го. Вся семья на кухне. Сейчас не понять, почему все оказались дома. Стук в дверь: нет электричества, звонок не работает. В темную, холодную кухню входит лейтенант. Тети помнят его по мирному времени. Он получил два дня отпуска в Ленинград. Квартиру нашел пустой, где его родственники и что с ними – неизвестно. Начал обходить ближайших соседей. Одна из них варила студень из столярного клея. …

Лейтенант вспомнил, что у одних из его знакомых до войны был мальчик-первоклашка. Он пришел в нашу квартиру. Мы посидели, поговорили.

– Я не могу есть здесь, в Ленинграде, – произнес он. Из кармана шинели лейтенант достал свой сухой паек на два дня»[507].

Документ. «Особым опросом бюро горкома» ВКП(б), протокол № 49 от 6 декабря 1941 г., заголовок: «О нормах естественной убыли при реализации продовольственных товаров». Содержание: «Обязать исполком Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся в трехдневный срок пересмотреть в сторону снижения нормы естественной убыли при реализации продуктовых товаров – крупы, масла животного, сахара и кондитерских изделий, мяса, масла растительного»[508].