Блокадные будни одного района Ленинграда

Глава 8 «Начали исчезать целые улицы и переулки»

Название главы взято из текста воспоминаний К.В. Говорушина: «Немного легче стало добывать топливо после того, как разрешили разбирать на дрова деревянные дома. Постепенно… начали исчезать целые улицы и переулки»[686].

Действительно, в годы блокады исчезли «деревянная» Молвинская улица и деревянные строения парка имени 1 Мая, мало что оставалось к концу войны от «деревянных» улиц Калинина, Бумажной, Промышленной и набережной Бумажного канала. Разобрали деревянные дома Нарвского проспекта.

На начало войны Молвинскую улицу (за исключением одного дома у Бумажного канала) составляли деревянные жилые и нежилые строения 1841–1916 гг.: окруженные заборами одно– двухэтажные дачи (бывшие), флигели, службы, а также сараи, курятники, хлева (и небольшие огороды).

Всего на 1940 год на этой улице располагались 26 строений[687].

Молвинская ул., 10. Фото 1912 г.

На четной стороне Лифляндской улицы – 2 двухэтажных жилых деревянных дома. Деревянными были более половины жилых домов Бумажной улицы. Особо выделялся (у Бумажного канала) двухэтажный дом с бельведером постройки середины 1810-х гг., более известный как «Дача Сутугина»[688].

Немало жилых деревянных строений располагалось на набережной Бумажного канала^[689]. По фотографиям 1927 г. улицы Калинина[690] на ней находилось три каменных жилых дома – № 15, № 38 и № 47, почти все остальные – двухэтажные деревянные (с полуподвальным этажом или без него), включая комплекс 1-го жилого городка всесоюзного объединения «Экспортлес» постройки 1920-х гг.

Библиотека-читальня в парке имени 1 Мая. Фото второй половины 1920-х гг. Музей «Нарвская застава»

В самом парке имени 1 Мая деревянными были: открытая эстрада-театр, танцевальный и шахматный павильоны, библиотека-читальня, летний кинотеатр, кафе, карусели, качели, киоски, хозяйственные и служебные строения.

Отдельные деревянные строения разбирали в городе в связи со строительством в августе-сентябре 1941 г. деревянно-земляных оборонительных сооружений.

Вопрос, когда исчезли деревянные постройки в парке «Екатерингоф» и у Бумажного канала, так или иначе затрагивался в историко-краеведческой литературе последнего десятилетия. «Старожилы помнят» – «в дни блокады»[691]. В одной своей монографии, ссылаясь уже на архивные документы, я сформулировал аналогичное предположение (ибо прямых доказательств в то время еще не нашел) [692].

В последней по времени издания книге, используя, главным образом, воспоминания главного архитектора

Ленинграда Н.В. Баранова, я высказался более определенно, но без дат[693].

Сейчас я имею возможность указать не только даты, но и номера домов.

Но вопрос о разборке конкретных деревянных строений на дрова в годы блокады оказался (и был) гораздо, на порядок, шире.

Правильность решений о разборке сомнений не вызывает. Но одновременно возникают вопросы, на которые, считаю, ответить необходимо.

В первые сентябрьские дни 1941 г. началось выселение граждан, проживавших на территории от района Автова вплоть до улицы Возрождения. Сотни деревянных домов в Автове-I, Алексеевке, Вологодско-Ямской слободе, по проспекту Стачек опустели. Аналогичная ситуация была в южной части Московского района. Пустели деревянные жилые дома в Кировском и Ленинском районах в связи с мобилизацией, эвакуацией, гибелью или смертью жильцов. А совместное решение Исполкома и горкома ВКП(б), разрешавшее разборку деревянных домов, последовало только 24 декабря 1941 г. Или считали, что в случае начала уличных боев в Ленинграде деревянные дома послужат хоть кратковременными, но огневыми точками? Или у руководителей города преобладало, не убывая, то оптимистическое чувство, которое (очень точно) выразила в своем блокадном дневнике Елена Мухина за 21ноября 1941 г.: «Все говорят, и радио только об этом и говорят, что скоро мы отбросим врага от Ленинграда, что теперь осталось недолго. А как враг будет отброшен, в Ленинград прихлынут живительные потоки продовольствия»[694].

Проще говоря, насколько своевременным было решение о начале разборки деревянных домов на дрова в первые месяцы блокады? Или, как водится, спохватились, когда весь город в буквальном смысле замерз?

Насколько оказались подспорьем для отопления жилых помещений ленинградцев (прежде всего – их) дрова, полученные в результате разборки домов?