Читаем Блокадные после полностью

Ленинградская ночь может быть романтической ночью полнолуния, как, например, на знаменитом листе «Канал Грибоедова» (1944), ставшем «визитной карточкой» всей серии. Грифоны на Банковском мосту показаны в странном ракурсе – вполоборота сзади. Кажется, что взглянуть в лицо этим стражам гиперборейского золота невозможно, так они, должно быть, страшны. Еще более «ночным» выглядит Ленинград в работе «Затемнение города в дни Отечественной войны» (1945). Самый освещенный участок города, угол Невского и канала Грибоедова, тонет во мраке. Единственное освещение – полная луна, мучительно пробивающаяся сквозь тучи. Массивы Казанского собора и Дома Зингера нечеловечески огромны по сравнению с мерцающими во мраке фигурками людей.

Зима 1944 г. 1944. Литография, 42×32.

Вообще, ленинградские здания предстают у Каплана не творениями рук человеческих, а элементами романтического природного ландшафта. Это не столько дома, дворцы и соборы, сколько горы и скалы. Разрушенный вражеской бомбой дом (литография «На улице Петра Лаврова», 1944) предстает не столько зданием, нуждающимся в реставрации, сколько пейзажем горной осыпи. Маленькие и редкие человеческие фигурки, появляющиеся среди «каменных громад», подчеркивают одновременно и «природность», а не «рукотворность» этого ландшафта, и его малую пригодность для человеческой жизни.

Обобщая, следует сказать, что послеблокадный Ленинград, воссозданный в литографиях Каплана, это город прекрасных, почти нерукотворных построек, которые, даже частично разрушенные, не могут быть уничтожены или стать хуже, как не могут быть разрушены горы. Кажется, эти дивные и грозные постройки и памятники построены не людьми, во всяком случае, не теми немногочисленными людьми, которые сейчас копошатся у их подножия, ремонтируя, разбирая завалы, проводя электричество. Кажется, что эти крохотные человечки, героически осваивающие доставшийся им ландшафт (природный, культурный?), не имеют никакого отношения к тем исполинам, которые населяли город до войны, а потом исчезли.

Канал Грибоедова. 1944. Литография, 44×36.

Что еще, кроме ночи, бывает в «каплановском» Ленинграде? Как правило, плохая погода. На большинстве литографий, если только дело происходит не ночью, то либо идет густой снег (например, литография «На канале Грибоедова», 1945), либо хлещет дождь (литография «Ремонт троллейбусных путей», 1945).

Что еще? Дым. Над реставрируемым городом клубами вздымается дым. Особенно часто он связан с конкретной технологической деталью – дым идет от костров, на которых разогревают котлы с асфальтом для починки улиц и площадей, как это изображено художником в работе 1945 года «Варят асфальт». Героические женщины, работающие у асфальтового котла, напоминают различные классические картины на тему «Кузница Вулкана», например, «Кузницу» Луки Джордано. Но и эти могучие женщины выглядят ничтожными карлицами на фоне преувеличенно огромного памятника Николаю I на литографии 1944 года «Исаакиевская площадь». Это вариация на уже упомянутую выше тему. Вновь заселяемый и осваиваемый Ленинград – это, если не горный массив, то Рим с его колоннадами и конными статуями. Пусть Рим был оставлен римлянами, но время и война не властны над его циклопическими памятниками. Новые жители – это совсем не те люди, которые построили Санкт-Петербург (Город Св. Петра, очередной Рим), они мельче, слабее и, в этом смысле, гораздо больше люди, чем населявшие его когда-то исполины. Эти слабые и замерзшие создания обживают город для себя, но не могут его – прекрасный от природы – ни улучшить, ни украсить. Мифологическую мысль о том, что железный век пришел на смену веку героев, ярче всего иллюстрирует литография «Реставрация» (1953), где позы людей на лесах повторяют позы скульптур на рельефе фасада, рядом с которым они стоят, но только скульптуры, очевидно изображающие «древних обитателей» города, ровно в два раза крупнее современных людей. Интересно, что на выполненных с натуры подготовительных карандашных эскизах к литографии «Реставрация» никаких скульптурных гигантов нет. Таким образом, именно на этом листе мифологема о городе исчезнувших исполинов выражена особенно ярко.

Первая забота ремонтников – дать городу свет. Героическими усилиями маленькие люди тянут провода (литография Исправление электросети», 1945) или устанавливают фонари (литография «Ремонт фонарей», 1945), преодолевая холод, мрак и непогоду. Крохотные фигурки стоят на шатких лестницах. Их хрупкость подчеркнуто контрастирует с окружающими темными громадами домов и соборов.

Ремонт фонарей. 1945. Литография, 42×34.

Перейти на страницу:

Все книги серии Очевидцы эпохи

Блокадные после
Блокадные после

Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу. Сборник посвящен изучению послеблокадного времени в культуре и истории, его участники задаются вопросами: как воспринимались и изображались современниками облик послеблокадного города и повседневная жизнь в этом городе? Как различалось это изображение в цензурной и неподцензурной культуре? Как различалось это изображение в текстах блокадников и тех, кто не был в блокаде? Блокадное после – это субъективно воспринятый пережитый момент и способ его репрезентации, но также целый период последствий, целая эпоха: ведь есть способ рассматривать все, что произошло в городе после блокады, как ее результат.

Валерий Дымшиц , Никита Львович Елисеев , Полина Барскова , Полина Юрьевна Барскова , Татьяна С. Позднякова

Биографии и Мемуары / Проза о войне / Документальное
«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе
«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе

Появлению этой книги на свет предшествовали 10 лет поисков, изучения архивов и баз данных, возвращения имен, вычеркнутых в период советских репрессий. Погружаясь в историю своего деда, Сергей Борисович Прудовский проделал феноменальную работу, восстановив информацию о сотнях людей, пострадавших от государственного террора. От интереса к личной семейной истории он дошел до подробного изучения «Харбинской операции», а затем и всех национальных операций НКВД, многие документы которых не исследованы до сих пор. Книга позволяет проделать путь Сергея Борисовича за несколько часов: проследить историю его деда, пережившего 14 лет лагерей, и изучить документы, сопровождавшие каждый этап его жизни. Надеюсь, что этот труд будет для многих наших соотечественников примером поиска информации о своих репрессированных родственниках и возвращения их судеб из небытия.

Сергей Борисович Прудовский , Сергей Прудовский

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Документальное
Жажда жизни бесконечной
Жажда жизни бесконечной

Характер. Искра. Гений. Именно это отмечают близкие, друзья и коллеги о выдающемся актере театра и кино Сергее Колтакове (1955–2020) – человеке, который не только своей игрой, но и силой духа озарял всех, с кем встречался, и все, что его окружало. Каждое появление С. Колтакова – будь то сцена или кадр – всегда событие, культурный шок.«Зеркало для героя», «Мама, не горюй», «Екатерина», «Союз спасения», «Братья Карамазовы» и еще множество киноработ, а также театральных. Он снимался у культовых режиссеров – Глеба Панфилова, Владимира Хотиненко, Сергея Урсуляка, Павла Лунгина, Юрия Мороза. Его персонажей невозможно забыть – яркие образы и точное попадание в типаж надолго остаются в памяти, заставляют о многом задуматься.«Жажда жизни бесконечной» – уникальный прозаический и поэтический сборник большого мастера, который виртуозно владел не только искусством перевоплощения, но и литературным даром, а также даром художественным – о том свидетельствуют картины, вошедшие в книгу. Как верно написал в предисловии Дмитрий Быков: «…присутствие гения в жизни – важная ее составляющая, без гениев невыносимо скучно, их ошибки драгоценнее чужой правоты, их догадки никогда не бывают дилетантскими, ибо гении откуда-то знают суть вещей…»А Сергей Колтаков – определенно гений.

Сергей Михайлович Колтаков

Поэзия / Проза / Современная проза

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное