Читаем Блокадные рассказы полностью

Ты, как могла, оберегала своих близких. Ходила с саночками за водой к проруби на обледенелые реки, ложилась прямо на лёд, чтобы зачерпнуть воды, наполнить ей бидоны. Ленинградские зимы суровы, слой льда на реках очень плотный, дотянуться до воды очень тяжело. Ты не думала о том, что сама можешь простудиться, заболеть, что тебе тяжело – ты просто делала то, что должна была делать.

Ты не роптала о том, что где-то, в какой-то другой жизни есть беззаботность и радость, праздник, лёгкость и веселье. Шампанское, духи, каблуки, нарядные платья и обожание мужчин. Ты забыла про свою красоту. Смотрелась ли ты тогда в зеркало? Подсчитывала ли количество появившихся морщин?

Стала ли ты от ужаса происходящего вокруг тебя менее красивой и любимой? Ведь тебя, такую, какой ты стала – худой, с провалившимися глазами, смертельно уставшей, в ватнике, запечатлели великие художники в своих полотнах. Ведь ты, такая, какая ты стала, в силу обстоятельств, не по своей воле – ты была идеалом женственности, символом женской красоты, мудрости и преданности. Ты не превратилась в мужчину, нет. Ты не озлобилась и не жаловалась. Ты смотришь на нас со старых военных картин или фотографий – женщиной с копной длинных, вьющихся волос, повязанных платком, ибо сейчас не время. Настанет мир – и красивые шелковистые кудри вновь спадут на твои плечи, когда твой защитник вернётся домой с победой.

Даже изображая тебя с винтовкой за плечами, со взглядом, полным решимости уничтожить всякого, кто с неприятельскими намерениями попробует пробраться в твой родной город, художники изображали в тебе женщину. Красивую, добрую, любимую.

Жалела ли ты себя, когда вокруг, казалось, дрожал весь земной шар от десятков разрывающихся снарядов? Когда от голода медленно умирали близкие и родные, и ты ничем не могла помочь. Когда накатывало ощущение полного бессилия. Когда дома на кровати под ворохом одеял неподвижно лежал твой ребенок. Некогда розовощекий, шумный и непоседливый. А сейчас он смотрел на тебя, на мир огромными ввалившимися глазами и чуть слышно просил – кушать. А ты ничего не могла сделать. Ты отдавала ему практически всю свою норму хлеба – но этого было недостаточно. И для того, чтобы твой ребенок встал, начал ходить, чтобы силы опять наполнили его тело, в котором не осталось, кажется, ни одного грамма жира, нужно было лишь просто дать ему покушать. Сварить манную кашу и кормить с ложечки, и он бы поднялся с кровати и начал смеяться и играть и пошел бы во двор к друзьям и жил бы. Прожил бы долгую, интересную жизнь. Но манной каши не было. Не было ничего. Были лишь кипяток и крохотный кусочек хлеба. И ежедневные налеты. Когда ты брала своего обессиленного ребенка и на руках несла его в подвал – в бомбоубежище. Там, в полной темноте, сидели такие же женщины как ты – старые и молодые, сидели дети. А земля дрожала и в любой момент многотонная бомба могла быть сброшена на твой дом. А в это самое время на крыше стояли такие же женщины как ты – зажигательные бомбы летели прямо на них. Они сбрасывали их во двор – чтобы защитить дом. Сегодня их дежурство. А завтра на дежурство заступишь ты. Город заполнит рев сирен – Воздушная тревога, воздушная тревога. И ты поспешишь подняться на крышу.


В свой выходной ты повезла ребенка на саночках в больницу. Показать доктору – чтобы он сказал, что нужно сделать. Какое лечение назначить. Ведь он наверняка сможет помочь. Его учили лечить все болезни. Тебя принял пожилой доктор, сам очень худой, в белом халате, как будто с чужого плеча – на несколько размеров больше. К нему, как и к другим врачам, матери привозили своих детей с одним и тем же диагнозом. Многое повидал пожилой доктор на своем веку. Сколько детей он вылечил, вырвал из цепких лап болезни. Сейчас он не мог сделать ничего. И сказать об этом матери, привезший к нему своего ребенка с последней надеждой, он тоже не мог. У него не осталось на это сил. Он видел таких детей и взрослых каждый день, он знал, что будет дальше. Что произойдет. Но он не мог сказать об этом матери. Чтобы человек поправился, медицина могла назначить одно лечение – еда. От голодной болезни помогают еда и витамины. Это единственное лекарство способное сделать так, чтобы болезнь отступила и ушла навсегда. Ты не произнесла ни единого слова, не проронила ни слезинки. Молча возвращалась домой и везла за собой саночки со спящим на них ребенком. Сейчас ты затопишь печку, и как сказал доктор, будешь поить кипятком с ложечки, потом пойдешь в очередь за хлебом, а вечером после ужина достанешь с полки детские сказки и будешь читать вслух.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Царица темной реки
Царица темной реки

Весна 1945 года, окрестности Будапешта. Рота солдат расквартировалась в старинном замке сбежавшего на Запад графа. Так как здесь предполагалось открыть музей, командиру роты Кириллу Кондрашину было строго-настрого приказано сохранить все культурные ценности замка, а в особенности – две старинные картины: солнечный пейзаж с охотничьим домиком и портрет удивительно красивой молодой женщины.Ближе к полуночи, когда ротный уже готовился ко сну в уютной графской спальне, где висели те самые особо ценные полотна, и начало происходить нечто необъяснимое.Наверное, всё дело было в серебряных распятии и медальоне, закрепленных на рамах картин. Они сдерживали неведомые силы, готовые выплеснуться из картин наружу. И стоило их только убрать, как исчезала невидимая грань, разделяющая века…

Александр Александрович Бушков

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Сволочи
Сволочи

Можно, конечно, при желании увидеть в прозе Горчева один только Цинизм и Мат. Но это — при очень большом желании, посещающем обычно неудовлетворенных и несостоявшихся людей. Люди удовлетворенные и состоявшиеся, то есть способные читать хорошую прозу без зависти, увидят в этих рассказах прежде всего буйство фантазии и праздник изобретательности. Горчев придумал Галлюциногенный Гриб над Москвой — излучения и испарения этого гриба заставляют Москвичей думать, что они живут в элитных хоромах, а на самом деле они спят в канавке или под березкой, подложив под голову торбу. Еще Горчев придумал призраки Советских Писателей, которые до сих пор живут в переделкинском пруду, и Телефонного Робота, который слушает все наши разговоры, потому что больше это никому не интересно. Горчев — добрый сказочник и веселый шутник эпохи раннего Апокалипсиса.Кто читает Горчева — освобождается. Плачет и смеется. Умиляется. Весь набор реакций, которых современному человеку уже не даст никакая традиционная литература — а вот такая еще прошибает.

Анатолий Георгиевич Алексин , Владимир Владимирович Кунин , Дмитрий Анатольевич Горчев , Дмитрий Горчев , Елена Стриж

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Юмор / Юмористическая проза / Книги о войне