Читаем Блокадный дневник Лены Мухиной полностью

Я работаю в госпитале при Инст[иту]те охраны материнства и младенчества им. Клары Цеткин[52]. У нас, санитарок, суточное дежурство: с 9-ти утра до 9-ти утра следующего дня работаю, а потом сутки отдыхаю до 9-ти утра следующего дня. Итак, я должна спать через ночь. Это очень тяжело, но еще терпимо. Но когда вообще не приходится спать, а только дремать в бомбоубежище, это уже страшно. Вот сейчас без четверти 7 утра. С полвосьмого вечера вчерашнего дня до 6 часов утра было 6 воздушных тревог, из коих 2 продолжались по 3 часа, 2 по два часа, а остальные две по полчаса и по часу. Я работаю в госпитале, и работа очень трудная, но я понемногу привыкаю. Зато я в дни дежурств бываю сыта и получаю карточку первой категории с 400 гр. хлеба в день.

С того раза, как мы вечером сочиняли Вове записку и условились увидеться на другой день, я не видела Тамару. Вчера я написала ей записку и попросила Розалию Павловну передать ее Осе, чтоб он передал ее Тамаре. Так я до сих пор не знаю ничего о судьбе моего послания к Вове. Но я нисколько не раскаиваюсь, что так резко написала ему.

Как-то во время В. Т. я разговорилась с Идой Исаевной о дружбе между мужчиной и женщиной. Ведь любить можно только одного, а помимо любви можно дружить со многими мужчинами. Ида Исаевна рассказывала мне, что когда ей было еще 17 лет, у ней были друзья из мальчиков. И до сих пор их дружба ничем не омрачается. Из класса они дружили впятером, двое девочек и трое мальчиков.

У нас тоже ведь двое девочек: я и Тамара, и трое мальчиков – Вова, Миша, Яня. Почему же мы не дружим – не знаю. Разве мальчики плохо к нам относятся – нет. Разве они неподходящие для дружбы – тоже нет, даже наоборот. Именно с таким типом мальчиков, как они, можно дружить. Но в чем же дело? Не знаю. Но, по-моему, мы не знаем, как подойти к друг другу.

Прямо обидно, прямо обидно. В суровые дни войны мы только впятером из всего класса остались в Ленинграде. Как бы могли за это время хорошо сдружиться на всю жизнь. Нам ведь никто не мешает. Нет ни Димы, ни Эммы, ни Розы, ни других девочек. Но!

У нас с Тамарой мало кипучий характер. Мальчики тоже какие-то сухие. Между нами отношения какие-то натянутые, уж очень мы почтительны друг к другу. Да еще Яня не очень подходит. Такой профессор, разве можно с ним дружить. Мы могли бы сдружиться, если бы у нас были простые, незатейливые отношения. Обыкновенные отношения между мальчиками и девочками. Если бы мы друг другу нравились. Если бы они заигрывали с нами. А мы держали себя.

5-ого

В ночь с 4-ого на 5-ое было еще страшней, чем в предыдущей ночи. Правда, было только 4 воздушных тревоги, а не 6. Но зато какие страшные. Непрерывно пол содрогался от разрывов фугасных бомб. Во время 2-ой тревоги я сидела рядом с двумя женщинами. Одна [моло]дая, другая пожилая. Молодая все плакала [и] причитала. Вскоре мы узнали от нее, что они пережили во время первой воздуш[ной] тревоги. Они с трамвая попали в одно [из] бомбоубежищ на Загородном проспекте. Они-то (мать и дочка) вошли в бомбоубеж[ище], но многие, особенно мужчины, остались у в [хода]. И в это время трахнула бомба и завалила вход в бомбоубежище, и всех, кто находился [у] входа, засыпало. Те, кто был внутри, остались целы, у них потолок только слегка] осел. Они вышибли одно из окон и через не[го] вылезли наружу. Они видели, как откапывали засыпанных, многие были живы, но помешались.

В третью тревогу было следующее: я проснулась от беготни по коридору, в это время завыла сирена. Я быстрее всех оделась и побежала вниз. Слышу на дворе громкие возбужденные голоса. Я заглянула во двор. Слышу: «Горит, горит под воротами, на чердаке». Я ничего толком не поняла, поняла лишь то, что что-то горит в нашем доме. Я бегом помчалась к нам и предупредила своих об опасности, а потом также бегом спустилась в убежище. Там было полно народу. Какие-то полуодетые люди с детьми, большими чемоданами сидели и стояли. В это время началась пальба.

12-ого октября

Я буду работать в военном госпитале санитаркой. Буду помогать раненым бойцам. Большое спасибо Иде Исаевне. Это она все устроила. Буду помогать тем, [благодаря которым я имею еще дом и родных. [Я] все силы отдам для этого. Дома я буду равноправным членом семьи. [Никто] не посмеет назвать меня паразиткой. [Ида] Исаевна говорит, что там много девушек-санитарок. Может быть, я подружусь с [кем-]нибудь из них. А бойцы, раненые – это все люди. И может, среди раненых [найду]тся мальчишки, 17-18-летние ребята. [Мо]жет быть, я приглянусь кому-нибудь и я найду друга. Да я ни минуты не [за]думаюсь, идти мне санитаркой [или] нет.

[Коне]чно, я пойду и буду помогать родным, [и бу]ду иметь свои деньги, и буду [равноправной.

Прочь сомненья, печаль.

Я гляжу смело вдаль.

Скоро увидишь труд малый мой,

Город прекрасный, город-герой.

Помощь, ласка, любовь

Тем, кто пролил за нас кровь.

Мы, ленинградцы, все отдадим,

Город от черной чумы отстоим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941. Пропущенный удар
1941. Пропущенный удар

Хотя о катастрофе 1941 года написаны целые библиотеки, тайна величайшей трагедии XX века не разгадана до сих пор. Почему Красная Армия так и не была приведена в боевую готовность, хотя все разведданные буквально кричали, что нападения следует ждать со дня надень? Почему руководство СССР игнорировало все предупреждения о надвигающейся войне? По чьей вине управление войсками было потеряно в первые же часы боевых действий, а Западный фронт разгромлен за считаные дни? Некоторые вопиющие факты просто не укладываются в голове. Так, вечером 21 июня, когда руководство Западного Особого военного округа находилось на концерте в Минске, к командующему подошел начальник разведотдела и доложил, что на границе очень неспокойно. «Этого не может быть, чепуха какая-то, разведка сообщает, что немецкие войска приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы», — сказал своим соседям ген. Павлов и, приложив палец к губам, показал на сцену; никто и не подумал покинуть спектакль! Мало того, накануне войны поступил прямой запрет на рассредоточение авиации округа, а 21 июня — приказ на просушку топливных баков; войскам было запрещено открывать огонь даже по большим группам немецких самолетов, пересекающим границу; с пограничных застав изымалось (якобы «для осмотра») автоматическое оружие, а боекомплекты дотов, танков, самолетов приказано было сдать на склад! Что это — преступная некомпетентность, нераспорядительность, откровенный идиотизм? Или нечто большее?.. НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка не только дает ответ на самые горькие вопросы, но и подробно, день за днем, восстанавливает ход первых сражений Великой Отечественной.

Руслан Сергеевич Иринархов

История / Образование и наука
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее