Блокадный дневник Лены Мухиной

Сегодня я пришла из школы половина второго. И это еще хорошо, a 25/XI мы пришли из школы в 5 часов вечера, вчера – в 4 часа. Дело в том, что все эти дни получалось так: на 5-ом уроке, когда до звонка оставалось 5-3 минуты, раздаются прерывистые звонки, мы поспешно одеваемся, вешалка наша стоит тут же, в классе, и спускаемся вниз, перебегаем двор и спускаемся в школьное бомбоубежище. Бомбоубежище у нас хорошее, занимает 5 отдельных отделений, разделенных капитальной стеной. В каждой отдельной комнате помещаются два класса. Здесь светло, тепло, воздух чистый (работает вентиляция). Здесь стоят лавки, скамейки, тут же находится классная доска с мелом. Мы размещаемся по скамейкам, преподаватель занимает место у доски, и урок продолжается. Сегодня в середине урока литературы вошла директор и объявила о начавшемся артиллерийском обстреле. Литература продолжалась в бомбоубежище, потом была история, и снова должна была быть литература согласно расписанию. Но пришла директор и объявила, что воздушная тревога кончилась, бегите скорей домой. Мы не заставили себя долго ждать, так как не очень-то охота сидеть в подвале до 4,5 часов голодной, и мы побежали домой. Только мы вышли за ворота… тревога. Так что мы только-только успели проскочить. Сейчас я пишу эти строки в самый разгар тревоги.

Ака греет суп, сейчас мы будем обедать. Сегодня мы с мамой решили не брать хлеб, чтоб 30-ого, в выходной день, не сидеть без хлеба. У нас еще есть немного льняных семян. Это, оказывается, очень вкусная вещь, жареные льняные семечки. Вчера мы все трое были сыты и сегодня голодными не будем. А что будет потом – неизвестно. Между прочим, по карточкам вместо мяса дают шоколад или конфеты, а вместо масла раньше давали сыр, а теперь повидло.

Нам же в школе каждый день продолжают выдавать по одной шоколадной конфете за 30 коп. Раньше нам надо было спускаться в буфет, в связи с чем создавались очереди и некоторые опаздывали на урок, теперь же дело обстоит иначе. В середине второго урока в класс входит директор в сопровождении буфетчицы в белом халате, с большим узлом и несколькими тарелками в руках. Подсчитывается число присутствующих, буфетчица отсчитывает на тарелку соответствующее число конфет, затем кто-нибудь из учащихся с этой тарелкой обходит весь класс, дает по конфете и собирает деньги, которые директор тут же уносит. После всего этого прерванный урок продолжается. Но, конечно, внимания никакого нет, больше половины класса жует конфеты. И никто из нас больше не спускается в буфет пить чай, т. е., вернее, кипяток.

Сегодня в бомбоубежище я сидела рядом с Геней Кобышевым. Это как раз тот мальчик, который меня заинтересовал с первого же раза. Он кажется скромным, тихим мальчиком. Никогда он [не] высказывает своего мнения. Сам никогда первый не заговаривает.

Когда была переменка перед историей, он, в противоположность того, что все кругом разговаривали, он читал «Мертвые души». Я его спросила: «Тебе нравятся “М[ертвые] д[уши]”?» Он ответил без слов, тем неопределенным жестом, который всегда понятен. Потом я его спросила: «Какой предмет ты больше всего любишь?» Он опять ответил тем же неопределенным жестом, смущенно улыбаясь. Но я на этом не успокоилась: «Ну… историю любишь?» – «Нет». – «Географию?» – «Да, география ничего. Математику люблю». – «Математику? А естествознание?» – «Нет, не люблю». Больше я не нашлась продолжать разговор. А он еще некоторое время смотрел на меня как-то задумчиво, потом снова стал читать «М[ертвые] д[уши]».

Геня низенький, довольно стройный. Светлые волосы на темени образуют забавный хохолок. Взгляд его голубых глаз какой-то теплый, мягкий, выражение лица невинное, извиняющееся. Улыбка смущенная, иногда даже какая-то заискивающая. Интересно, какой же он сам по себе.

Уже 1/4 4-ого, а тревога все продолжается. Залпы зениток то стихают, то вновь учащаются.

Сейчас начну учить уроки. Особенно литературу.

Тревога кончилась без 5 минут 6. Но в 1/2 7-ого начался артиллерийский обстрел. Мама пришла пешком. Сейчас слушали статью академика Орбели, из которой узнали, что немцы расхитили петергофские и пушкинские сокровища65. Они распилили Самсона, увезли в Германию, а также разорили Янтарную комнату в Пушкине и тоже увезли в Германию. Германскому народу придется хоть из-под земли достать нам янтарь для реставрации Янтарной комнаты.