Блокадный пасьянс

Ночью пришлось пережить нечто такое, чего до сих пор не было. Я легла спать около десяти часов вечера. Выключила радио, как это обычно делаю, чтобы не слышать гудков тревоги, потому что в последнее время чувствую, что силы начинают покидать меня.

Я не в состоянии проводить вечера и часть ночи на стуле в подвале, качаясь от сна. Из-за этого у нас уже было несколько неприятных разговоров с двоюродной сестрой Людмилой, которая живет у нас и спит в соседней с моей комнате.

Она боится проспать тревогу. При первых сигналах она мчится в подвал, забирая обоих детей. Вчера она не заметила моего манёвра и улеглась спать.

В одиннадцать я проснулась от страшного грома и треска. Решила, что дом рушится, и мы все гибнем под его развалинами. Порыв ветра сорвал занавески. Со стен посыпались картины и портреты. На улице были слышны чьи-то крики о помощи. Я вскочила с постели, схватила спящего Юрика, готова была бежать с ним куда угодно, не сознавая даже, куда можно бежать. Очутилась в коридоре. Там царило полное смятение. Люди бегают, кричат, плачут – ничего нельзя понять. Через несколько минут выяснилось, что бомба попала в соседний дом. Во всём квартале выбиты окна, вырваны рамы и двери. Много убитых и раненых. Все трудоспособные люди из нашего дома побежали оказывать помощь пострадавшим.

У нас внизу, в подвале, оборудовали нечто вроде пункта первой помощи. Вносили стонущих раненых людей. Были собраны дети со всего квартала. Они кричали и плакали. А сигналы всё продолжались, бомбы сыпались без конца.

Только в два часа ночи мы вернулись в свою квартиру. Она стала неузнаваемой. По всему фасаду были выбиты окна, пол засыпан осколками стекла. Холод такой, как на улице. Спать негде. Еле устроились на кухне и в коридоре. До утра не сомкнули глаз.

Ко всем невзгодам прибавилась ещё одна – полная тьма. О том, чтобы вставить стёкла, нечего было и мечтать. Уже давно Ленинград забит фанерой. А мороз жестокий, дрова все вышли. Как сможем обогреть свою квартиру? Ведь единственное, что у нас оставалось – это уютные комнаты. Теперь лишились и этого. А что ещё суждено пережить?

Буфф:

У меня всё в порядке. Но ужасно холодно. Минус 20 градусов. Мёрзнут ноги. На фронте стало, кажется, оживлённее. Других изменений нет.

Автор:

О «Невском пятачке» спорят до сих пор. В 90-е годы активно утверждалось, что он вообще был не нужен, огромные потери советских войск на нём были напрасными. Лееб своими записями по существу опровергает данные высказывания. Его решение «отложить вопрос о сдаче Тихвина до исхода суток сообразно с результатами атаки под Шлиссельбургом» говорит о том, насколько важным в тот момент был для немцев этот участок на южном берегу Ладожского озера. Неудачная атака немцев в «Бутылочном горле» ускорила их отступление из Тихвина, поскольку им не удалось высвободить оттуда резервы для последующей переброски в восточном направлении.

6 декабря 1941 года Великобритания объявила войну Финляндии, но к боевым действиям так и не перешла. Финны также не обостряли ситуацию и продолжали бездействовать под Ленинградом. Командование Ленинградского фронта встретило английскую инициативу с радостью. Из 23-й советской армии, дислоцировавшейся там, теперь можно было изъять ещё несколько частей для использования на других участках фронта.

Скрябина ошиблась. Воздушных налётов в эти сутки не было. На Западе дневник Скрябиной широко известен, по нему ориентируются иностранные исследователи ленинградской блокады. Исторические неточности записей Скрябиной в этом плане вызывают большое сожаление, к ним не ощущаешь полного доверия. Кроме того, чувствуется желание автора сделать дневник художественным произведением. Дневник корректировался Скрябиной в послевоенное время, автором была сделана соответствующая литературная правка. Тем не менее, этот дневник интересен и важен описанием жизни и настроений жителей города на Неве, не поддерживавших советский режим. Раньше записи такого рода были недоступны для чтения. О схожих настроениях повествует сборник «Блокадные дневники и документы», вышедший в издательстве «Европейский Дом» в 2007 году. За свои нелицеприятные оценки политического характера авторы были арестованы органами НКВД и расстреляны. Скорее всего, такая же участь постигла бы и Скрябину, если бы её дневник стал известен.

7 декабря 1941 года, воскресенье, 169-й день войны

Лееб:

В 19.04 я доложил фюреру по телефону следующее: «С большой болью вынужден сообщить, что Тихвин, которым мы овладели несколько недель назад и который затем удерживали, нам, к сожалению, придётся сдать. Возникает опасность окружения наших войск».

Решение о сдаче Тихвина далось мне очень тяжело. Ведь не кто иной, как я сам 26 октября просил фюрера не прекращать операцию против Тихвина. Напротив, я настоятельно просил всё сделать для её продолжения. Вдвойне больно, так как тогда удалось бы избежать многих потерь.