ПЛАТОВ
ЦАРЬ
ПЛАТОВ. Как, значит, в Петербурге народное волнение, что-де обнаружена неизвестная блоха, то обязаны мы про блоху доложить согласно присяге!
ЦАРЬ
ПЛАТОВ. Так и так: донской казак Платов. Здра-жла-ваше-цар-ство!
ЦАРЬ. Ну, здравствуй, что ли. Чего ж тебе от меня, мужественный старик, надобно? Говори да поживее – у нас тут дела государственные.
ПЛАТОВ
Как, значит, я пью-ем, что хочу, и всем доволен, согласно присяге, то нам собственной надобности никакой нету.
ЦАРЬ. А коли без надобности – так чего ж ты?
ПЛАТОВ. Так и так: как, значит, народное волнение, согласно присяге, по причине неизвестной нимфозории в вашего царского величества казне. То я, честь имею, про это государственное дело очень все знаю!
ЦАРЬ. О, неужли знаешь? Ну-ну-ну, докладай.
ПЛАТОВ. Честь имею: как, значит, мы с вашим папашей по разным Европам ихние диковины ездили смотреть в называемой Англии, город Лондон, жители мужского и женского полу не нашего вероисповедания...
ЦАРЬ. Что же ты, по-французски, что ли, умеешь – ездил-то?
ПЛАТОВ
ЦАРЬ. Стой: про блоху говори!
ПЛАТОВ. Так и так: эти ихние англичане вашему папаше разные свои удивления показывали зловредно. Местность, называемая кунсткамера, где ихние витрины и разные прочие изваяния мужского и женского полу, а также эта самая ним-фозория под видом стальной блохи... честь имею!
ЦАРЬ. Ну-ну-ну-ну?
ПЛАТОВ. И, стал-быть, эта самая блоха изволила вашему папаше понравиться так, что ни взад – ни вперед, и взахались ваш папаша ужасно. Как, значит, ихние англичане, а наша мать – Расея, то обязаны мы, для престол-отечества, согласно присяге...
ЦАРЬ. Да знаю, знаю! Про блоху-то говори.
ПЛАТОВ
ЦАРЬ. Ну, скаж-жи ты, пожалуйста! Вот оно что! А ключик-то зачем же? И где он?
ПЛАТОВ. Так и так: дозвольте бриллиантовый орех мне в собственные руки взять.
ЦАРЬ. Бери, сделай милость.
ПЛАТОВ
ЦАРЬ. Чтой-то не видать.
ПЛАТОВ. Так точно, ваше-цар-ство. В размерах – техническое удивление. Но ежели тем невидимым ключом у блохи в пузичке брюшную машинку завесть, то, осмелюсь доложить, произойдет даже сверх естества.
ЦАРЬ. Да что ты?
ПЛАТОВ. Как перед истинным! Так что от заводу начинает блоха скакать в каком угодно пространстве и дансе делать, и даже две верояции направо и две налево.
ЦАРЬ. Ну, ей-богу?
ПЛАТОВ. Ей-богу. Дозвольте попробую.
ЦАРЬ. Не врешь?
ПЛАТОВ. Кабы врал!
ЦАРЬ. Попробуй, сделай милость.
ПЛАТОВ
ГЕНЕРАЛЫ. Снизу, снизу подковырни! – Сбочку! Вот-вот-вот! – Ну-ка! – Ну-ка! – Эх!
ПЛАТОВ. Тьфу! Нет, тут женская полезность надобна: у них пальцы вроде блошиных, которые даже могут нитку в иголку вздеть. А мы этого не можем.
ЦАРЬ
ГЕНЕРАЛЫ. Малафевна! Малафевна!
МАЛАФЕВНА. Я.
ЦАРЬ. Вот что: тут ключик лежит, попробуй-ка, возьми его вот эдак – пальчиком.
МАЛАФЕВНА. С мальчиком? Что ты, что ты, что ты? Христос с тобой!
ЦАРЬ. А, глухая тетеря! Да объясните ей руками как-нибудь.
МАЛАФЕВНА. А-а, слышу, слышу! Сейчас, сейчас.
ЦАРЬ. Ах, нечистая сила! Ведь и впрямь скачет! Гляди, гляди: танцует! Ах-ах-ах! Вот это я понимаю! Это работа тонкая! Это – мастера-а! Да.