Блокнот Бенто

И тот, и другой возбуждают, манят, однако противоположны друг другу по стратегии, а также с точки зрения онтологии. Это разница между скрыванием и обнажением, Что в данном случае не имеет никакого отношения к скромности или бесстыдству. И то, и другое нескромно, Но суть в том, чтоставится во главу угла: скрытое или обнаженное, невидимое или видимое, сдерживаемое или свободное.

В случае ракс шаркиневидимое по природе своей является скрытым, поскольку это – нечто существующее внутритела. Танцовщицы говорят, что лучше всего танцевать ракс шарки, когда танцовщица недавно узнала, что беременна. Скрытое окутывает собою таинственное – то, в чем заключено будущее, то, что представляет собой непрерывность.

Стриптиз же, наоборот, воспевает то, что открыто взглядам. Что и говорить, он приятно возбуждает, В нем ведется игра с ложными выпадами. Нагнетается атмосфера. Его можно использовать как коммерческий прием или для низкопробной манипуляции. Но в конечном счете он позволяет на миг ухватить то, что не скрыто под личиной чего-то другого. Он являет перед нами индивидуальную голую правду.

По сравнению с традиционными бальными танцами, которые оркестрованы и поставлены в соответствии со строгими правилами, обе эти манеры танцевать являются средствами самовыражения, дают возможность экспериментировать и взаимодействовать. В этом смысле обе они стихийны.

Теперь вот какой вопрос; могут ли эти манеры танцевать помочь нам провести более четкую грань между двумя различными способами рассказывать истории, двумя различными методами повествования?

Во что наше повествование выльется? Моя догадка состоит в том, что это слово может оказаться полезным, если мы возьмемся решать задачу, поставленную Чеховым. Выльется: словно вода выливается из сосуда, прорывается наружу.

Обычно это слово относится к концовке рассказа, к тому, что в результате происходит с героями. Конец трагический, счастливый или неопределенный.

Впрочем, оно может означать и другое: как обернутся мысли слушателя, читателя, зрителя, когда он отложит рассказ в сторону и вернется к собственной жизни, идущей своим чередом? Где история покинет тех, кто следовал за ней, в каком душевном состоянии они останутся?

Возможно, ответ на этот вопрос зависит от того, что именно данный рассказ позволил открыть, обнаружить, или от его морального императива – при условии, что он там имеется, Однако, если прислушаться к моей догадке, существуют другие, более интересные ответы.

Следуя за повествованием, мы следуем за рассказчиком, точнее, движемся по следам рассказчика, следим за его вниманием, за тем, чего оно касается, мимо чего проходит, на чем задерживается, к чему возвращается, что отбрасывает как маловажное, к чему торопится, что обходит стороной, что сводит воедино, Это похоже на то, как следуют музыке втанце, только не ногами и телом, а наблюдениями, ожиданиями и воспоминаниями о прожитой жизни.

По ходу повествования мы привыкаем к тому особому методу, которым пользуется рассказчик, когда пытается сосредоточить наше внимание на том, что на первый взгляд казалось хаотичным, а затем придать этому определенную гармонию, Мы начинаем перенимать у рассказчика его повествовательные привычки.

А если рассказ произвел на нас впечатление, то какие-то из этих привычек, что-то из манеры привлекать внимание останется с нами и сделается нашим собственным. Потом мы, вооружившись этим, обратимся к хаосу жизни, идущей своим чередом, в которой скрыто множество повествований.

Это «наследие» и есть то, что я имею в виду, говоря «во что выльетсяповествование». У каждого рассказчика есть собственный метод. Среди них нет двух одинаковых.

Да, если представить себе, о чем рассказывают сегодня вечером в разных концах земли, если взглянуть на то, во что эти повествования выльются, то мы, полагаю, обнаружим тут две категории рассказчиков: тех, чье повествование подчеркивает важность чего-то скрытого, и тех, которые подчеркивают открытое.

Для того чтобы истолковать эти категории, надо взглянуть на другие события, происходящие в мире.

Детская кофточка ручной вязки, лежащая на кухонном столе, когда мы возвращаемся откуда-то домой. Входная дверь была не заперта. Это явно подарок для нашего внука – ему три месяца, Никаких намеков на то, кто ее связал и оставил в подарок на кухонном столе.

В моих глазах она символизировала тепло. Тепло двух видов. Тепло, которое дает ребенку эта плотная шерсть, если ее надеть. (Вчера на улице было -15 °C) Леще – душевное тепло, на котором держится обычай вязать что-нибудь для новорожденного, существующий между соседями.

На другой день электронная почта сообщила, что вязаная кофточка – подарок от М-Т. Она живет в трехстах метрах от нас, тоже бабушка.

Есть греческая статуя, датированная 500 годом до н. э., изображающая кору(молодую женщину) с заплетенными волосами, браслетом и короной, одетую в шерстяной свитер (высеченный во мраморе) жгутовой вязки – узор, похожий на тот, что выбрала М-Т.