Мы полюбили эту волшебную сказку, «Неприкаянных». Полюбили Монро и Гейбла, которые любили друг друга в этом фильме. Они были Прекрасной Принцессой и Темным Принцем, они гуляли рядышком по сумеречной пустыне, перешептывались и смеялись. Монро крепко держала Гейбла под руку. Она была хрупкой маленькой девушкой, опиравшейся на руку настоящего мужчины. Даже состарившийся, почти шестидесятилетний, Гейбл был крепок и тверд, как скала. У него было крупное широкое и в то же время — необычайно живое лицо; покрытое сетью мелких морщинок, словно скала в трещинах. И еще — эти тоненькие усики. И лукавая полуулыбка.
Теперь, когда Монро уже пошел тридцать пятый год, становилось ясно, что ей уже никогда не стать снова молоденькой девушкой. И волосы у нее теперь были постоянно белыми, тонкими и белыми, а глаза! — эти по-прежнему красивые глаза постоянно слезились и смотрели невидяще (даже перед объективом камеры, перед которой Монро всегда красовалась, как перед возлюбленным). И даже когда ты говорил с ней, вид у нее был совершенно отсутствующий, словно перед ней были не люди, а некие навеянные снами образы, они вставали перед глазами и тут же блекли и исчезали, и от них не оставалось даже воспоминаний. И однако же Монро редко когда отвечала невпопад, часто острила, была весела, «работала» Монро, чтобы заставить вас улыбнуться.
В этой сцене Прекрасная Принцесса в блузке, джинсах и высоких ботинках и Темный Принц в ковбойском костюме и широкополой шляпе гуляли по пустыне, вдыхая резкий запах полыни. Ночь была тихая, звездная. А киномузыка звучала так тихо, что ее почти не было слышно. В отдалении мерцали огоньки Рино, небо над ним было окрашено странными фосфоресцирующими отблесками, как темная вода ночного моря.
Она говорила:
— Смешно, что все должно закончиться вот так!
Он возражал:
— Не надо так говорить, дорогая. Для тебя еще ничего не кончено, тебе до этого далеко.
Она отвечала:
— Да нет, я хотела сказать здесь, в пустыне Невада, мистер Гейбл…
— Сколько надо говорить, Мэрилин, что для тебя я просто Кларк. Сто раз, тысячу?
— К-Кларк! Когда моя мама была маленькой девочкой, она намекала, что мой отец — вы. — Норма Джин выпалила эти слова на одном дыхании и туг же поспешила исправить ошибку: — Вернее, я хотела сказать, что, когда я была маленькой девочкой, моя мама говорила, что вы — мой отец.
Гейбл фыркнул, а потом так и покатился со смеху. И заметил:
— Так давно?
Она, вцепившись в его руку, пылко возразила:
— Да перестаньте! Не так уж и давно я была маленькой девочкой, К-Кларк.
Он добродушно заметил:
— Черт, я ведь уже старик, Мэрилин. И тебе это прекрасно известно.
— О, мистер Г-Гейбл, никакой вы не старик! И никогда им не будете. Все остальные просто приходят и уходят. Вот я, я просто блондинка. А блондинок на белом свете полным-полно. Но вы, мистер Гейбл, вы будете всегда. — Она произнесла эти слова таким умоляющим тоном, что Кларк Гейбл, будучи истинным джентльменом, согласился с ней, из вежливости:
— Конечно, милая. Раз ты так говоришь.
Несколько перенесенных им сердечных приступов оставили неприятное ощущение собственной уязвимости и смертности. Но, несмотря на это, он в отличие от остальных никогда не ворчал при задержках в съемках, не жаловался на непрерывный стресс, вызванный неадекватным и непредсказуемым поведением Монро.