Наш виночерпий вновь разлил всем по пятьдесят грамм и спрятал матовую, с серебряными буквами, бутылку. Возникшая вдруг из ниоткуда, стюардесса Марина, заметив манипуляции Мартецкого, укоризненно покачала головой. Тот лучезарно ей улыбнулся и подмигнул. Марина вспыхнула, засияла двухсотваттной улыбкой и, не произнеся ни слова, скрылась на кухне.
— Так-так, подождите, мне надо записать. Внесу вас в каталог, — я достала из кармана пиджака блокнот, где уже были зарегистрированы Марина, Ира, Ядвига, Валерия и Мартецкий. — Записываю. Николай Андреевич… — я вопросительно посмотрела на профессора. — Как ваша фамилия?
— Риенко. А зачем вы записываете?
Три любопытствующих взора уставились на мой реестр потенциальных убийц.
— Память плохая, Николай Дормидонтович, — объяснила я. — Фиксационная амнезия с блокадой афферентных импульсов в таламических ядрах этого… как его… чёрт, забыла слово… помогите, профессор, вы же знаете… ах, да! Головного мозга!
— Шутить изволите, — понимающе улыбнулся Николай Андреевич. — Ах, молодость, молодость!.. Леночка, пуговицы на вашем чудесном костюмчике ранят моё сердце. Пожертвуйте одну штучку. Запасную! У вас, наверняка, есть! Готов заплатить энную сумму.
— Да вы что! — взвилась я, ревниво оглядывая свою грудь, усыпанную, как орденами за город Будапешт, великолепными пуговицами. — Да они бесценны! Я за этот итальянский костюм отвалила сумму, равную годовому бюджету Зимбабве.
Николай Андреевич скуксился, как хорёк, и злобно задышал. Его остеопорозная коленка отодвинулась от моего шелковистого колена на десять сантиметров.
— А что делают наши дамы? — спросил он у Мартецкого.
— Ирочка спит, бедняжка. Валерия без устали трудится, печатает, — сообщила Ядвига. — Видимо, всё ещё сочиняет свою эпическую речь.
— Готовится к назначению? Ах, как она мечтает о должности коммерческого директора! — заметил Мартецкий.
— Она это заслужила.
— Конечно.
— Думаешь, генеральный её назначит?
— Безусловно. Только не сейчас, а позже. Беата немного спутала карты. Думаю, пока не уляжется шумиха вокруг её смерти, шефу будет не до новых назначений.
— Кстати, Ира точно спит? А она не умерла? Вы ей отравы не подсыпали? — встревожилась я.
— Спит, спит, — успокоил Мартецкий. — Я ей тоже водочки плеснул, пледом укрыл, и наш впечатлительный бегемотик сразу вырубился.
— Кстати, надо попросить у Марины ещё одеял, пока мы не околели от холода. Как они сильно убавили температуру, — сказала Ядвига. — Вадька, налей мне ещё!
— Да ты и так уже косая, солнышко.
— Косая, но не согревшаяся. Не жадничай!
— Ты знаешь, для тебя мне ничего не жалко!
— Интересно, а другим пассажирам объявили, что во втором салоне труп? — задумался Николай Андреевич. Теперь он явно меня игнорировал, обращался к коллегам, минуя мой красивый профиль. Видимо, отказав профессору в пуговице, я мгновенно утратила его расположение.
Вот ещё!
Не больно-то и надо!
— Зачем им об этом сообщать? — пожала плечами Ядвига. — Портить людям настроение, поднимать панику… Думаю, в самолёте полно нервных дам, наподобие нашей Ирочки, готовых впасть в транс из-за любой мелочи.
— Труп — не мелочь, — напомнила я. — Зато вы трое, плюс Валерия Владимировна, являете собой образец стальной выдержки и самообладания.
— Что вы, Леночка! — крякнул Мартецкий. — Мы потому водку и глушим литрами, потому что нам плохо. Так тоскливо на душе, словами не описать!
— И не описывай. Просто разливай, Вадик, — хмуро сказал профессор.
— А вы, Елена, как сторонний наблюдатель, на кого думаете? — спросила Ядвига. — Чисто интуитивно. Кто из нашего тёплого коллектива мог угробить красавицу Беату?
— Господин Мартецкий.
— Я?! — смутился от неожиданности наш виночерпий, бутылка в его руке дёрнулась. — Но вы же… вы же…
Что — я же?
Да, полчаса назад я сказала ему, что подозреваю профессора. А сейчас говорю другое. Почему бы мне не изменить мнение?
— Вот так сразу и записали меня в убийцы? — расстроился Мартецкий. — За что? Да у меня и мотива-то нет!
— А вы подумайте. Всегда можно что-то найти.
Ядвига метнула на любовника встревоженный взгляд. Я подумала, что она не так уж сильно и захмелела. Скорее, изображает опьянение.
— Нет, я-то чист, словно юная овечка. Нужна мне Беата, как лысому расчёска! Кстати о лысых. Николаша! Если кто и мечтал избавиться от Беаты, так это ты!
— Я не лысый! — затрепетал профессор и ревниво ощупал густую шевелюру. Все волосы были на месте, облысеть за несколько часов полёта он не успел.
Николай Андреевич поправил стильные очки, снял несуществующую пылинку с красивого костюма и с облегчением вздохнул. Удивительно, но обвинение в наличии скрытых мотивов волновало его гораздо меньше, чем утрата товарного вида.
— Да, Николай Андреевич, признайтесь, были у вас причины, — поддержала любовника Ядвига.
— Да что вы пристали! — небрежно отмахнулся профессор.
Дальнейший разговор протекал в шутливо-обвинительной тональности. Николай Андреевич демонстрировал замашки прокурора, Мартецкий и Ядвига держали оборону и не отставали.
Профессор: Сами хороши. Нечего на меня всё сваливать.