Блондинки начинают и выигрывают

Ворошить мусор — не самое приятное на земле занятие, и потому можно понять мое раздражение, когда Виктор опять стал доставать меня своими вопросами. Честно говоря, на фоне помойного амбре, источаемого контейнером, его насморочный голос звучал особенно омерзительно.

— Давайте поговорим, обсудим… Что вы сейчас ощущаете?..

В почти реальном приступе ярости я резко обернулся к нему, вцепился руками в ворот пальто и рывком приподнял отважного лекаришку над землей:

— По сопатке хочешь схлопотать? Сказано — отвали! Думаешь, не помню, как ты хотел вчера у меня колбасу стырить, тля очкастая!

«Очкастая тля» беспомощно шевельнула в воздухе ступнями ног, тщетно стараясь нащупать опору.

— Вы не так меня поняли…

— Отвали, ясно? — просипел я и разжал руки.

Бедняга полетел прямо в масляно блестевшую осеннюю грязь, красиво декорированную мятыми стаканчиками из-под йогурта и грязными полиэтиленовыми пакетами.

Пока доктор поднимался и отряхивался, я отыскал в куче мусора еще несколько целых бутылок, распределил их за пазухой (при этом в кармане у меня покоилась приличная сумма, приблизительно равная месячному содержанию такого олуха, как Ефимыч) и прытко захромал к ларьку, оптимистично выделявшемуся светлой глыбой на фоне замызганного дворика.

Виктор преданно семенил за мной, отстав на полшага. Ведь энтузиазм ученого не знает преград и не боится трудностей. Он толкает отважных исследователей на опасные для жизни поступки.

— Слушай, приятель, — загнусавил доктор в спину, когда мы очутились на пороге магазина. Бутылки весело звякнули у меня за пазухой, в скором времени обещая превратиться в поток огнетворящей жидкости.

— Ну, чё надо?

— Вы… — Виктор смущенно замялся. — Короче… Может быть, вы хотите выпить?

— Эта… Ага… А у тебя есть?

— Ну, можно купить. — Виктор нерешительно шмыгнул носом.

— Значит, угощаешь? В общем, так: бери две чекушки и чего-нита на закусь. А я знаю одно место… Пошли!

Вскоре в пластмассовых стаканчиках мирно забулькала прозрачная жидкость, а запах хлеба и чесночной колбасы, сливаясь с ароматом кошачьей мочи, полновластно царствовавшим в подъезде, образовали совершенно непереносимое амбре.

— Ну, вздрогнули! — бывало скомандовал я.

И выпил. Ефимыч брезгливо приложился губами к стаканчику и сразу отставил его на расстеленную на лестничных ступенях газету.

— Кстати, мы с вами еще не представлены друг другу. Меня зовут Виктор Ефимович.

— Кеша, — назвался я и задвигал челюстями, изображая на лице восторг, вызванный соприкосновением чесночной колбасы с вкусовыми сосочками языка.

— Кеша? Значит, Иннокентий? Любопытно, любопытно… — Рука Виктора потянулась к боковому карману, где, кажется, покоилась его знаменитая клеенчатая тетрадь, полная выдуманных воспоминаний о снятых трусиках, о разбитых окошках в женской бане и прочих неудобопроизносимых вещах, любимой пище всякого психоаналитика. — А скажите, Кеша, и давно вы так вот… Существуете?

— Всю жизнь. — Снова торопливое бульканье в пластмассовых бокалах. — Вздрогнули!

— А как ваша фамилия, если не секрет?

— Фамилие мое… Стрельцов. — Я легкомысленно дернул плечом и воодушевленно призвал: — Ну, давай, Ефимыч, не пропускай, падлой будешь.

— А как вы сюда попали?..

— Приехал из Сыктывкара.

— Из Сыктывкара? Любопытно, весьма любопытно…

— Ага. Приехал, думал подработать маненько. Бичи на вокзале базарили, что в Москве подработать нефиг делать. Ну там поднести чего на стройке или стырить — не проблема.

— Ну и как вам здесь работалось?

— Да как… Хреново! Менты, суки, больно гоняют. Народищу тоже уйма. Бегают все, толкаются, все злющие. Меня это бесит просто!

— А почему вы не устроились на работу?

— Эта… — Я харкнул в сторону, плевок описал правильную баллистическую кривую и в ту же секунду сгинул во тьме. — Паспорт потерял. Потому работать не мог, милостыньку просил на перекрестке.

— Ну и как получилось?

— Нормалек! Только мафия уж больно прижимает. Гоняет чужих. Зато на помойках много чего найти можно. Богатые помойки у вас, Ефимыч, прямо завидки берут. Хоть всю жизнь не работай, все одно сыт будешь. Вчерась я цельный кусман «Докторской» оторвал, только слегка надкушенный. У нас в Сыктывкаре таким добром не бросаются.

— Вчера? — удивился мой интервьюер и задумчиво пробормотал: — Но ведь это было неделю назад…

— Ага, вчерась… Закуска была, я бутылей возле ларька насобирал, чуть не подрался с одним. Шкалик купил… Славно ночь прошла! Я тут чердачок один присмотрел — тепло, прямо прелесть! Слышь, Ефимыч, если тебе… Ну, покемарить негде… Эта… можешь у меня устроиться. Тряпья натаскаем, газетку постелим — во такая хата получится!

Уже не слыша меня, Ефимыч воодушевленно забормотал, первооткрывательски поблескивая очками:

— Любопытно… Инцидент недельной давности отпечатывается в сознании как происшедший накануне. Налицо замедленная перцепция времени… Весьма любопытно!

— Чё базаришь? — толкнул я его локтем в бок. — Лучше давай, еще налей! Мне седни надо еще одну ходку на помойку сделать. Седни ж пятница! А в конце недели народ расслабляется хорошо, ба-альшой урожай собирается, ежели клювом не щелкать…