Блошиный рынок

— Что случилось?! В этой жизни всегда что-нибудь случается! Я посадил девушек в машину, мы едем к вам, у нас хорошее настроение. И вдруг мы видим — у витрины магазина "Мясо" стоит пожилой человек и плачет. Лидочка его узнала первая. Она мне сказала — смотрите, Валя... Мы с ней на "вы", между прочим... "Смотрите, Валя, — сказала Лидочка, — это же Эдуард Аршакович Казарян!" Я останавливаю машину, выхожу и вижу — действительно, это Казарян, которого мы напрасно ждали на юбилее месье Раевского. Он стоит и плачет. А я должен вам сказать, Семен Янович, что это очень страшно, когда плачут пожилые люди!.. Оказывается, у, него был сегодня обыск. Явились эти бандиты из ОБХС, перевернули всю квартиру вверх дном, кое-что забрали, кое-что опечатали и взяли с Казаряна подписку о невыезде. А он одинокий, как собака, ему даже пожаловаться некому... Так я вас спрашиваю, Семен Янович, — если человеку, который стоит у витрины магазина "Мясо" и плачет, доставить немножко радости — это хорошо, это гуманно?! Ну, и мы пригласили его с собой... И мы...

Внезапно, оборвав свой монолог на полуслове, Валя-часовщик уставился на конверт с сургучной печатью, которым рассеянно, как веером, обмахивался Таратута.

— Ой, я знаю этот конверт! — шепотом пропел Валя-часовщик. — Ой, я очень хорошо знаком с этим конвертом. Когда вы его получили, Семен Янович?

— Только что. Я еще даже не успел его распечатать.

— Распечатайте! — сказал Валя-часовщик. — Немедленно распечатайте. Вы же видите, там написано — очень срочно!..

Таратута, пожав плечами, содрал сургуч, открыл конверт и достал почтовую открытку.

— Так я и думал! — выдохнул Валя-часовщик. — Что в открытке?

Таратута медленно прочел:

" Министерство внутренних дел УССР. Одесский отдел виз и регистрации, улица Бабеля пять. Таратуте С. Я. Просьба явиться в среду, третьего октября, в десять часов утра, к товарищу Захарченкову, имея при себе паспорт и военный билет. Ваша явка обязательна."

— Среда — это завтра! А товарищ Захарченков Василий Иванович — это начальник ОВИРа! — сказал Валя-часовщик и торжественно поднял руку. — Семен Янович, дорогой, вас сам Бог послал — и я это почувствовал сразу!..

Он обнял Таратуту за плечи:

— Идемте!

— Куда?! — отстранился Таратута. — В номер?

Валя-часовщик усмехнулся:

— Нет, зачем же в номер? В номере сейчас лично вам делать нечего. Но вы не беспокойтесь, Семен Янович, я о вас подумал — я налил вам ванну... Вы можете полежать и отдохнуть от всех этих кошмарных переживаний! Тем более, что завтра вам, очевидно, кое-что предстоит!

— Черт возьми! — пробормотал Таратута и перечитал во второй раз загадочную открытку. — Не понимаю... Для чего я им так срочно понадобился?!

— Завтра, в десять утра, вы все узнаете! — снова шепотом пропел Валя-часовщик. — А до завтра осталось уже всего-ничего... И не надо мучиться над вопросами, на которые все равно отвечаем не мы!.. Идемте, Семен Янович!..

...В маленькой ванной комнате, дверь из которой выходила прямо в прихожую, Валя-часовщик, подсучив еще выше рукав рубашки, наклонился над ванной, попробовал локтем воду, сказал деловито и озабоченно:

— Если вам покажется, Семен Янович, что прохладно — так можно подбавить горяченькой!..

Но Таратута не ответил.

Слегка приоткрыв рот и сдвинув брови, он смотрел на едва заметный синий шестизначный номер, вытатуированный на могучей руке Вали-часовщика и выползший из-под засученной рубашки.

— Что это, Валя?

— Где?

— Вот, — сказал Таратута и ткнул пальцем в номер.

— Э-э! — небрежно сказал Валя-часовщик. — Ерунда! Мои родители — они были великие умники. В июне сорок первого года они отправили меня погостить к бабушке, в Вильнюс. Ну, так четыре года я прожил в гетто, бабушка умерла, а я... Одним словом — ничего интересного, Семен Янович! Можете мне поверить!

Он снова наклонился и попробовал локтем воду:

— Я думаю, что все-таки нужно немножко подбавить горяченькой!..

...Больше всего на свете Таратуте в это мерзкое, дождливое утро хотелось спать.

Всю дорогу — от гостиницы "Дружба" до улицы Бабеля — он мучительно боролся с зевотой и с желанием плюнуть на все, вернуться в номер, упросить коридорную сменить белье и упасть, как в обморок, в сон.

В сущности, он почти всю ночь пролежал в ванне, в холодной воде — вопреки совету Вали-часовщика, он не стал подливать горячей, чтоб не уснуть и не захлебнуться, — стараясь не слышать и слыша, как звенят за стеной стаканы, гудят мужские голоса и заливаются русалочьим смехом девицы.

По временам Валя-часовщик просовывал в полуоткрытую дверь ванной комнаты кудлатую голову и спрашивал бесстыдно и бодро, как сержант-сверхсрочник:

— Ну как, Семен Янович, отдыхаем?!..

Таратута в ответ бормотал что-то невнятное, и Валя-часовщик, хохотнув, скрывался.