Блошиный рынок

Именно в октябре месяце, с раннего утра и до позднего вечера, в ротонде на Приморском бульваре, духовой оркестр городской пожарной дружины, под управлением маэстро Каца, наяривал марши, вальсы и польки; и нарядные дамы, покачивая ажурными зонтиками, прогуливались по дорожкам бульвара, в сопровождении усатых кавалеров в котелках и в щиблетах; именно в октябре отчаянный рыжий авиатор Уточкин, при несметном скоплении зрителей, совершал над Одесским ипподромом свои показательные полеты; по вечерам кавалькады карет тянулись в Аркадию, на пляжи, где дамы и господа купались при лунном свете, а потом спешили назад, в город — в игорные дома, в гостиницы, в рестораны.

Знаменитая Иза Кремер со сцены летнего театра "Тиволи" пела негромко и лукаво:

...Я служила в магазине продавщицей,
Продавщицей тубероз и орхидей,
Вот однажды к нам заходит бледнолицый,
В золотом пенсне, хорошенький еврей...

А в ресторане Фанкони любимец Одессы, куплетист Яша Зингерталь — в соломенном конотье с тросточкой — потешал уважаемую публику скабрезными куплетами:

Поймал — держи,
И не тужи!..

А еще был цирк Чинизелли. И чемпионаты французской борьбы. И гонки под парусами. И скачки. И загородные пикники.

Но Великая Октябрьская социалистическая революция поставила все, как говорится, на свои места — лето есть лето, осень — осень.

— На то она и великая! — вслух сказал Таратута, встал и бросил в мусорную урну недоеденное яблоко и недокуренную сигарету.

... Он не помнил своих родителей. Когда арестовали сначала отца, а потом, два дня спустя, мать, маленького Семена взяли друзья семьи, немецкие коммунисты, которых Таратута, разумеется, тоже не помнил и даже не знал, как их звали.

В первые же дни войны немецких коммунистов за шпионаж в пользу гитлеровской Германии отправили в лагерь, а Таратуту в Свердловск в детский дом.

Там он и прожил всю войну, среди других, таких же как он, — молчаливых, напуганных, немилосердно коверкавших русский язык малышей. Но их кое-как кормили, купали, водили на прогулки, их учили — и они постепенно, делаясь спокойней и мягче, забывали свою родную речь и Иштван становился Ваней, Кнут — Колей, Марыся — Машей.

Вообще-то им здорово повезло! Будь они постарше, они попали бы не в этот детский дом под Свердловском, а в лагерь под Карагандой, который назывался просто и хорошо "Исправительно-трудовой лагерь для детей врагов народа". Потому-то заведующая детским домом ленинградка Валентина Яковлевна, представляя своих воспитанников какой-нибудь внезапно нагрянувшей комиссии, неизменно сокращала им по году, а то и по два — и время от времени, по ночам, собственноручно переправляла даты рождения и в ученических удостоверениях.

Иногда, на праздники — в день Первого мая, под Новый год — в Детский дом приходили так называемые "гости" — чаще всего — одинокие женщины или странно-напряженные пожилые супружеские пары. "Бригада обслуживания", которую возглавлял Таратута, встречала "гостей" внизу, в гардеробе, помогала им раздеться, провожала наверх, в физкультурный зал, где "гости" садились на длинные и низкие деревянные скамейки, а "бригада обслуживания" угощала их жидким, чуть теплым чаем с сахарином.

Потом начиналась "художественная часть".

Выходил горбатенький воспитатель Никольский и, поклонившись гостям, исполнял на аккордеоне марш из кинофильма "Цирк". Следом за Никольским выступал хор — пел "Катюшу" и "Полюшко-поле".

Затем девочки танцевали "Танец стрекоз", мальчики гопака, и под конец все вместе удалую и осточертевшую "Калинку-малинку".

Но по тому, как важно и негромко аплодировали гости, по тому, как все так же напряженно сидели они и неловко держали в руках, в задубевших от работы и холода пальцах, граненые стаканы с жидким чаем — было ясно, что не ради марша из кинофильма "Цирк" пришли они сюда, не ради "Катюши" или "Танца стрекоз", что они ждут, чтобы началось что-то главное — и тогда на середину зала выходила с красными пятнами на щеках Валентина Яковлевна и говорила громко, взволнованно, как-то странно ставя ударения на каждом слове:

— Дорогие товарищи! Мы очень благодарны, что вы к нам пришли. Если у кого-нибудь из вас есть ко мне вопросы — то не будем мешать детям — пойдемте в учительскую и там поговорим!..

И случалось так, что на следующее утро кое-кто из вчерашних "гостей" приходил снова.

Но только теперь они не поднимались наверх, в физкультурный зал, а оставались внизу, в гардеробе — и к ним туда, вниз, Валентина Яковлевна торопливо приводила насупленного Колю или заплаканную Машу в кургузом пальтишке, с жалким узелком в руках — и происходил нарочито-короткий обмен словами благодарности и прощания, и "гости", вместе с Колей или Машей, уходили, уходили навсегда — еще не было случая, чтобы кто-нибудь из детей вернулся назад.

Однажды вечером Валентина Яковлевна вызвала к себе Таратуту.