Блуд на крови. Книга первая

— А вы еще не нашли? — удивился Федоров. — Знать бы, не сказал об этом. Ну да ладно! В сарайчике моем лежит, под дрова ее забросил. Всю ей грудь, стало быть, в труху превратил. — И с тайной, но все же заметной похвальбой произнес: — Зато потом, при деле, точно все удалось! Озолин, когда я открыл дверь и к нему вошел, спал на диванчике — уже одетый, решил перед Москвой отдохнуть.

— Что, дверь в купе была не заперта?

— Заперта, а я ключ припас. Вошел, а он во сне улыбается. А я дальше, представил, что это лишь кукла. Точно стукнул! — еще раз повторил Федоров.

— А где вы встретили поезд?

— В Туле! Я приехал раньше на два часа. Погулял малость по городу, билет купил — в этот же, третий вагон. Вижу, на вокзальной площади в лавке отменными пряниками торгуют. Купил большой, с вареньем, да в несколько слоев — вкуснятина! В этот момент 29-й поезд подошел. И что бы вы думали? Спрыгнул с подножки и направился ко мне, прямо ко мне… сам Озолин. Посмотрел, узнал — руку пожал, очень удивился нашей встрече. «Я, говорит, для внучки тульских пряничков купить хочу!»

Как— то тошно мне стало. Поспешил скорее к поезду, закрылся в своем купе. Оно у меня такое же, как у Озолина, отдельное.

— Когда вы узнали, что у Озолина купе отдельное?

— Да еще в Москве! Мне об этом Аронов сказал. Я спросил: «Как же наш друг Озолин такое сокровище не боится один в вагоне везти?» Аронов ответил: «Во-первых, никто не знает. Во-вторых, у него купе маленькое, отдельное!»

Вот я себе и взял такое же.

…Поезд вновь продолжал путь. Миновали Серпухов. Думаю себе: пора, брат, пора! И всем своим нутром ощущаю, что Озолин спит. Прямо удивительно!

И вышло все точно, словно бес меня за руку водил. Своим ключом открыл, дело сделал. Чтобы не поняли, что ради корысти все это, засунул ему в один карман брюк портсигар, в другой портмоне, а его себе забрал. Потом в нем оказалось всего рублей четыреста. Ну и, конечно, из бокового пиджачного кармана достал ожерелье.

Вышел из поезда на Москве 2-й, домой поплелся пешком. Дальше вы все сами знаете.

— Скажите, Федоров, вы перед тем, как отправились в купе Озолина, сладкое что-нибудь ели?

Выпучил от удивления убийца глаза и со страхом спрашивает:

— А как вы догадались? Действительно, было дело. Мне надо идти к Озолину, а на меня прямо жор напал, пряника захотелось. К тому же, понимаю, что после того я есть не смогу, а объедок домой тащить не хочется. Вот я перед самыми дверями озолинского купе дожевывал. А как вы догадались?

— А я этому прянику сто раз спасибо сказал! От липких пальцев отличный отпечаток на портсигаре остался. Не будь его, глядишь, мы это дело и не раскрыли бы.

ЭПИЛОГ

О том, что в Москве впервые по отпечаткам пальцев найден убийца, в то время писали и говорили много. Приказом Столыпина Кошко и его помощники были отмечены денежным вознаграждением согласно их званиям и заслугам.

Семен Шмигайло так вошел во вкус полицейской работы, что забросил свое прежнее ремесло часовщика и стал работать агентом по розыску пропавших собачек и кошек (была такая служба).

Что касается Федорова, то он получил восемь лет каторжных работ. Во время нэпа его следы вновь обнаружились в Москве. Он работал в большой фотографии «Рембрандт», что на Сретенке в доме 2/28. Специализировался на печатании фотоизображений вождей революции. Фотографии наклеивались на большого размера красивое паспарту и в газетных киосках продавались всем желающим. Если вам попадется такая фотография, то вспомните, кто к ней приложил руку.

КРОВАВАЯ ПЛАХА

ЛЬВУ НОВОЖЕНОВУ

В багажном отделении Брест-Литовской железной дороги служащие уже несколько дней жаловались на сильный и тяжелый запах, исходивший от большой корзины. После того, как была наконец вызвана полиция, груз вскрыли. Присутствовавшим предстала ужасная картина. Завернутая в клеенку, там лежала обнаженная мертвая женщина. Щеки были вырезаны, глаза выколоты. Впрочем, и само туловище было расчленено: отрубленные руки и ноги лежали в этой же корзине.

Начались трудные поиски преступника…

ЗА КУЛИСАМИ ИППОДРОМА

Наездник Прахов был когда-то московской знаменитостью. Маленького роста, жилистый, чрезвычайно ловкий, он мало говорил, не курил и никогда не пил. Он один выиграл столько заездов, сколько, кажется, не выиграли все остальные жокеи вместе взятые.

Но шли годы. Прахов немного погрузнел, потерял былую лихость и куражность. И к прежним восхищенным мнениям все чаще стали примешиваться разговоры, что он допускает разные махинации и торгует сведениями, называя будущих победителей.