Блудное художество

Архаров забрался в экипаж, еще не желая размышлять, но уже вспоминая всякие события Марфиной жизни. Каин передал ей золотую сухарницу и научил, что соврать при этом. Кто-то составил план, как вернее заманить обер-полицмейстера в ловушку, и его дразнили сервизом, как дразнят кота веревочкой с навязанным бантиком. Этот хитрец знал архаровский нрав; знал, что обер-полицмейстер будет доведен мельтешением золотых тарелок до молчаливой и затмевающей рассудок ярости; знал также, что он непременно захочет сам схватить продавца сервиза. А кто мог, тайно наблюдая за Архаровым, сделать такие выводы? Только враг, не поделивший с ним чего-то весьма значительного. Москвы, к примеру. И тогда это - Каин…

Обучилась ремеслу кофейницы она, может, и сама - от скуки, по какой-нибудь замызганной тетрадочке, из тех, что имеют хождение между бабами. Но пустила это ремесло в ход по приказу Каина. И тут уже становилась понятной игра, которую он завел вокруг Демки Костемарова. Неглупый и ловкий Демка был ему необходим - второго такого шура не скоро сыщешь. Сделать так, чтобы Демка не захотел более оставаться в полицейской конторе, изготовить улики против него, включая кражу стилета и тело Тимофеевой жены, а потом прибрать его, перепуганного и возмущенного, к рукам - что может быть для Каина любезнее? И он повязал Демку по рукам и ногам первым же поручением - заманить обер-полицмейстера в ловушку…

Стало быть, есть кражи, о которых никто не пишет «явочных», потому что преступника указала кофейница. И кражи основательные - в богатых домах, где Марфа подвизается, дамы носят на себе целые деревни в виде перстней, бриллиантовых нитей и пряжек. И сегодня же надобно послать людей в те дома, которые укажет Феклушка.

Шустерман подошел к карете и остановился в нерешительности - не хотел сердить Архарова.

– Полезай, - велел он. - Все записал?

– Все, ваша милость.

– Она при вас о детях спрашивать боялась, - добавил Яшка.

– Детей вернем. Они мне в конторе не надобны. Скорее бы от легобытовских избавиться.

Но это избавление могло случиться не ранее, чем будет изловлен убийца Федосьи Арсеньевой, которого может опознать Тимофеев сынишка. А лучше бы - после того, как удастся избавить Москву от Каина. Ведь убийца орудовал наверняка с его благословения.

К счастью для себя, Архаров любил умственную работу. Он вроде и не желал ничем сейчас себя обременять, однако в крупной его голове уже возникали связи, уже находились объяснения. И вопросы также вставали. Вот, например, такой: что могла знать Марфа о тайных делах Каина с французами? Служила ли она бывшему любовнику, всего лишь перевозя записочки от него к Матюшкиным и обратно, или же сама вместе с ним вела интригу?

Экипаж тронулся, заколыхался по неровной улочке, а обер-полицмейстер уже обрел ответ: ничего она толком знать не могла. Кабы он посвятил былую подругу в свои проказы - она не стала бы дожидаться ночного явления Архарова, а, узнав, что убийство не состоялось, дала бы деру и отсиделась где-нибудь в Твери или Калуге. Затем - он, чертов Каин, не послал к ней человека сказать, чтобы пряталась - стало быть, уверен, что никто не знает о его участии в этом заговоре. Но Яшка видел, как Каин передавал Марфе предмет, подозрительно похожий на сухарницу, которую она в тот же день отправила в полицейскую контору. Марфа исполнила приказание - не более.

Ее шалости Архарову уже осточертели. Он глядел сквозь пальцы на то, что шуры по ночам таскали к ней ворованные часы и табакерки. В конце концов, она же и подсказывала, где тех шуров искать. Да и выкупать краденое удобнее было у известного человека. Но такая дружба с Каином уже выходила за пределы дозволеного. Архаров Каина из Москвы прогнал - и потворствовать его стремлению заново тут утвердиться не желал. Опять же, череда краж в богатых домах, о которой, не обозлись Феклушка на Марфу, так бы никто ничего толком и не прознал.

Стало быть, пробил Марфин час. И надо ею заняться, пока Каин не догадался ее предупредить.

Вернувшись в кабинет, Архаров распорядился послать за Марфой один из полицейских экипажей, нарочно предназначенный для перевозки арестантов. И ее доставили - сильно недовольную.

Архаров, отдав кое-какие распоряжения, ждал ее в кабинете. На столе стояла золотая сухарница, накрытая большой салфеткой.

– Входи, садись, Марфа Ивановна, - сказал он. - Наедине потолкуем.

– Что ж такое стряслось, сударь мой, что ты меня велел сюда, словно масовку, доставить?

– А то и стряслось, что лопнуло мое терпение, - преспокойно объявил обер-полицмейстер. - Твои шалости и дурачества до предела дошли, и более я их терпеть не намерен.

– Какие ж такие дурачества?

– Когда ты то колечко заведомо краденое, то сережки в заклад принимаешь, я уж молчу - ремесло у тебя такое. Но ты, Марфа Ивановна, избаловалась и последнюю совесть потеряла… Молчи. Тут я говорю. Ты повадилась под мнимым именем ездить по богатым домам, высматривать, где что плохо лежит, и наводить шуров. Кофейницей сделалась! Я еще доберусь, сколько ты невинных людей под плети подвела. Вот тут у меня все фамилии записаны…