Блудное художество

Полицейские ехали вслед за архаровским экипажем молча. Некому было вдруг завести песню о молодце, что шагает вдоль по крутому бережку, или об утице луговой, или о миленьком на троечке. И все они разом затосковали по звонкому, переливчатому, вечно-юному голосу. Скрип колес разве что, стук копыт, какие-то далекие голоса были сейчас их музыкой - музыкой победителей, которым победа не в радость, потому что надобно еще отыскать и с честью похоронить Демкино тело…

Добравшись до Пречистенки, обер-полицмейстер отправил всех в людскую - пусть там бабы приведут их в порядок, дадут умыться, обсушат как-нибудь. Меркурию Ивановичу велел поглядеть раненого - может, еще не безнадежен. Сам же отправился в свои покои - хотел всего-навсего продиктовать письмо.

Его встретил на лестнице Лопухин - нарядный, в светло-зеленом модном кафтане, напудренный, чуть нарумяненный - не иначе, собрался к невесте в гостиную, пленять дядюшек и тетушек. Отправляясь на тайные ночные свидания в саду, он так не наряжался.

– Я в окно глядел, когда вы подъезжали. Ну и кавалькада у тебя, Архаров, - сказал Лопухин. - С кем это вы воевали?

– Коли угодно, спустись да погляди в телеге, - не совсем любезно отвечал Архаров.

– Непременно самому надобно было ездить?

– А сидя в кабинете, много не накомандуешь.

– Вот тут и видно, что в полиции все устроено неправильно. Начальник должен распоряжаться, подчиненные исполнять. Что же это за устройство, коли начальник сам должен вместо подчиненных трудиться? - резонно спросил Лопухин. - Я, Архаров, записку готовлю, имей в виду, об улучшении полицейской деятельности.

– Готовь, коли охота. К невесте собрался?

– Сперва - к Пашотт, потом все вместе поедем ужинать к его сиятельству. Архаров, ступай умойся да и приезжай туда! Ее сиятелство передавать изволила, что дамы по тебе соскучились.

В голосе и взгляде Лопухина было известное лукавство. Не иначе, намекал на Вареньку.

Надобно было что-то отвечать, но пристойные слова на ум не шли. Выручил Левушка - прискакал через три ступеньки, исполненный восторга:

– Лопухин, кабы ты видел, как я сегодня дрался!

Оставив приятелей, одного - безудержно хвастаться, другого - внимать со скрытым недовольством, Архаров прошел к себе и потребовал мокрое полотенце - обтереться, во время вылазки он взмок под кафтаном нещадно. Никодимка тут же принес и свежую рубаху.

– У ваших милостей сор в волосиках, - сказал он, - перечесать бы заново.

– Чеши…

Глядя на Никодимку, Архаров подумал: надо бы еще как-то поблагодарить. Ведь додумался - открыл окошко, выстрелил.

– Эй, дармоед, тебя Марфа, что ли, стрелять выучила?

– Марфа, чтоб ее приподняло да шлепнуло… Она и не то еще умеет, она и из пушки стреляла!

Архаров догадался - это было в те времена, когда Каин, хвастаясь богатством, устраивал народные увеселения и баловал красивую подружку тем, что всюду выводил на главное место.

– Дай-ка бархатный кафтан, тот, вишневый.

Никодимка принес кафтан, и Архаров пошарил в карманах. Он помнил, что в этом наряде был у Волконского, усадили за карточный стол, он что-то даже выиграл, не выигрыш был незначительный, так и остался в кармане. Сказалась обычная архаровская брезгливость по отношению к деньгам, что достались неправедным путем. Пошарив, Архаров выгреб несколько монет.

– На твое счастье, - сказал он Никодимке и разжал кулак.

Счастье оказалось внушительным и странным - два золотых червонца и перстенек с неведомым камнем, вроде рубина, но цветом - как слабый клюквенный морс. Ну, значит, такова дармоедова удача.

– Да ваши милости!…

– Забирай и кончай с волосами возиться. Крикни там Сеньке, чтобы седлал Фетиду и Тучкову - Агата. Поедем в контору.

Архарову совершенно не хотелось слушать Никодимкины благодарности и пожелания. Сам он полагал, что главную награду выдал там, на берегу, явив свою благосклонность к окрошке.

А теперь он, освеженный и причесанный, хотел побыть один хоть четверть часа.

И ему это почти удалось.

Он пошел в спальню и сел на постель. Дунька по обычной кошачьей наглости спала на подушках. Он перевернул ее на спинку и растормошил, добиваясь, чтобы стала покусывать пальцы. Это его смешило.

– А почему, Дунька, все сегодня получилось? - спросил он котенка. - А потому, что они крысы, а мы с тобой - коты… Иначе, Дуня, и быть не могло. Всякая крыса знает, что однажды явится кот…

Он вспомнил мертвое лицо. Этот навеки неизвестный человек сделал все, что мог - все, что причитается соответственно ремеслу крысы. Ничего не боялся, человеческая жизнь в его глазах не стоила ни гроша, если интрига требовала. И чуть было не увенчалась его пакостная затея успехом.

Он вспомнил и мертвые руки с тонкими смуглыми пальцами, нечеловечески ловкими - что кундштюки с орехами проделывать, что шпажный эфес держать.

Это тело было словно нарочно создано для скорости и риска, оно исполняло любой приказ своего владельца - прыгнуть ли вверх на зависть коту, бежать ли быстрее коня, биться ли с лучшим фехтовальщиком.

У Архарова в полицейской конторе таких ловкачей не водилось - разве что Клаварош, но Клаварош уж немолод.