Блудное художество

Они бились бешено, стремительно, и Левушка едва не пропустил опасный выпад - острие шпаги коснулось его груди, пробило рубаху, оставило царапину.

– Держись, Тучков! - кричал Сергей Ушаков, целясь издалека. Перед ним была спина отступающего перед Левушкиным натиском «черта», но спина эта постоянно меняла положение, а «черт» отступал подозрительно быстро.

– Тучков, ложись! - кричал Максимка, выцеливая врага с другой стороны.

Появился на берегу и Архаров, проклинающий все на свете, начиная с кафтана.

Но было поздно. Хитрый француз, отступив каким-то неслыханным прыжком, развернулся, побежал - и оказался на берегу раньше, чем у моста оказались Макарка с пистолетом и Михей с привычным всякому мазу кистенем.

Он уже наметил себе цель - архаровский экипаж.

Левушка, полагая, что треклятый «черт» теперь уж точно поймает пулю в грудь, встал, опустив шпагу, и вдруг понял - он видел в воде что-то странное, только в пылу поединка не успел понять - что именно.

Он вовремя повернулся - Устин на расстоянии аршина от края моста собрался уж отдавать Богу душу.

Левушка подбежал, протянул ему руку и помог лечь грудью на мокрые доски.

– Я стрелял в него, вот те крест, стрелял, - еле выговорил Устин.

– Да мы слышали. Вылезай сам, мне недосуг, - с тем Левушка и умчался, а Устин выкарабкался и, вдруг ослабев, остался лежать на мосту.

Он мог убить злодея, мог - да Господь не дал. Может, рука дрогнула?

А злодей уж точно мог его убить.

Только теперь он понял - чудо следовало за чудом, и то, что он сейчас жив, только воды нахлебался, означало, что Господь за что-то вознаградил его и уберег для некой цели.

Он слышал крики, но они его уже не касались - мокрый насквозь Устин пытался впопыхах возблагодарить Господа, сообщить Господу, какой он недостойный грешник, и вдруг сбился с беззвучной речи, осознав, для чего он, бывший дьячок, бывший писарь, ныне - архаровец, Господу понадобился.

Где-то на Покровке ждала в домишке канцеляриста Щербачова взятая под покровительство его супругой Наташка. Предполагалось, что она там пробудет до венчания, и уже был назначен день - спешили, чтобы успеть до поста. Коли бы Устин сдуру отправился на тот свет - ей пришлось бы возвращаться к Марфе и ждать, пока отведут за руку к какому-нибудь жирному борову. Так что он не имел права гибнуть - ведь больше ей не на кого было надеяться. Вот что имел в виду Господь - а Устин Петров его понял!

Меж тем ловкий «черт» увернулся от Михеева кистеня и рубанул шпагой почти наугад. Макарка рухнул на колени и от неожиданености выстрелил в воду. А «черт» поспешил к экипажу, до которого было саженей с десяток, не более.

– Уйдет, уйдет! - закричал Архаров и кинулся к своей карете. Его обогнал Михей, Михея - Максимка-попович.

«Черт» оказался у экипажа куда раньше преследователей и скрылся за конскими крупами. Сенька, зазевавшись, смотрел на погоню с козел и дождался - потерял беглеца из вида. А прыгучий «черт», неожиданно сбоку вскочив наверх, одновременно пинком скинул его на песок и перехватил вожжи.

Архаров встал, расставив ноги, выхватил любимый пистолет, выстрелил - и промахнулся. Карета двинулась с места и отдохнувшие кони понесли ее вдоль берега, по траве, куда-то к Тушину. За ней волей-неволей побежали привязанные сзади лошади архаровцев.

– Уйдет, уйдет… - твердил на бегу Архаров. - Михей, навпереймы!

Но Михей, споткнувшись, шлепнулся. Максимка отбежал в сторону, чтобы достать «черта» выстрелом сбоку, забожал в реку, провалился по пояс в ямину, распугав уток, и все равно ничего не вышло - того прикрывал кузов экипажа, да он, злодей, ожидая стрельбы, и съежился, стараясь не торчать.

Кони пошли галопом, и пошли ходко. Расстояние между экипажем и архаровцами росло.

Вдруг из кустов вывалился Федька верхом на краденой кобыле. Сидел он охлюпкой, с большим трудом поднял упряжную скотинку в галоп, обогнал товарищей и поравнялся с задними колесами. Архаров понял его замысел - перебраться на кузов и достать «черта» сверху. Но никак не получалось - прыгнуть на экипаж сзади мехали привязанные лошади, а сбоку кобыла боялась приблизиться, ее пугали большие скрипучие колеса, и справиться с ней, привычной лишь к вожжам и оглоблям, не знающей того языка, на котором общаются всадник и конь, Федька никак не мог. Он несколько отстал, чтобы сделать еще одну попытку. И вновь не удалось.

А до околицы и широкой утоптанной дороги, на которой можно хорошо разогнать холеных обер-полицмейстерских коней, оставалось совсем немного.

– Уйдет же сволочь! - кричал Архаров и бежал, что было сил.

И тут раздался выстрел.

Архаров не понял, где прозвучал этот выстрел, и пробежал еще шагов с десяток, когда увидел, что от экипажа отделяется что-то темное, скорченное, летит вниз кувырком и остается лежать неподвижно.

Он даже не сразу догадался, отчего Федьке на старой кобыле удалось обогнать карету. И только когда экипаж перестал колыхаться, обер-полицмейстер сообразил - да ведь он вот-вот остановится!