Блудный сын, или Ойкумена: двадцать лет спустя. Книга 3. Сын Ветра

— Я не управляю Натху при помощи амулета или иного колдовства. Джинн — мой сын. Мой родной сын. Как отец управляет сыном?

— Как? — заинтересовался хан. — Плетью?

— Словами. Говорит, что можно, чего нельзя. Велит что-то сделать или чего-то не делать. Мне казалось, так у всех…

— Не у всех, колдун.

— Тем не менее, в наших отношениях с сыном нет никакого волшебства.

С минуту Кейрин-хан молчал, покачиваясь с пятки на носок. Мерно скрипели половицы. Звук был гипнотическим, усыпляющим. Гюнтер не выдержал, моргнул.

— И он тебя слушается?

— Не всегда, — честно признался кавалер Сандерсон. Улыбка хана была ему ответом. — Натху ещё ребёнок. А дети бывают непослушны.

— О великий, — напомнил хан.

— Дети бывают непослушны, о великий.

— Непослушный джинн, — Кейрин-хан отвернулся от Гюнтера. Он ни к кому не обращался, он размышлял. От его тона мурашки бежали по телу. — Непослушный аль-ма̀рид. Нет, хуже: непослушный ифрит. Аль-марид — твой сын, колдунья. Сын колдуна — ифрѝт[8], в том нет сомнений. Ифриты могучи, но глупы. Их поступки непредсказуемы. Их желания буйны. Это плохо. Опасно.

Хан прошёлся по комнате взад-вперёд, выглянул в окно. Ифриты глупы, мысленно повторил Гюнтер. Натху — ребёнок, его наивность легко принять за глупость. Объяснить это Кейрину? Сейчас Гюнтер уже не был уверён, что хан его поймёт.

Ему сделалось зябко, когда Кейрин остановился перед ним.

— Я вижу две стороны монеты, колдун. Ты или искусный лжец…

Пауза повисла топором. Вот сейчас хан кликнет стражу и прикажет отрубить лжецу голову.

— Или ты говоришь правду.

— Я бы не осмелился…

Повелительный жест заставил Гюнтера умолкнуть.

— Допустим, ты честен.

У Гюнтера отлегло от сердца. Так, самую малость.

— Шейх Абу Аббас сказал по этому поводу следующее: «Запрещено убивать джиннов без причины. Так же, как не разрешено неоправданное убийство человека, так и убийство джинна без уважительных причин считается запретным. Притеснение в любой форме и в любом проявлении считается запретным. Даже притеснение неверующих джиннов порицаемо и запрещено». Но джинн, который не слушается, не может находиться в моём городе. Он должен либо умереть, либо уйти, либо повиноваться. Повиноваться мне, и не с помощью жалких слов убеждения. Ты не умеешь делать амулеты? Ничего, это простительно. Зато она умеет.

Указующий перст упёрся в доктора Ван Фрассен:

— Смотри внимательно, колдун. И ты смотри, чародейка. Смотри и слушай.

Кейрин-хан извлёк что-то из-за пазухи, раскрыл ладонь. На ладони хана, словно вырезанной из твёрдого старого дерева, лежал брелок: серебряная флейта. Миниатюрная копия флейты Регины Ван Фрассен.

— Вот амулет, который даёт мне власть над джинном Артуром. Ты ведь знаешь, что это такое, чародейка?

— Знаю, о великий.

Лицо доктора осталось бесстрастным, но по тому, как женщина машинально удвоила ментальные блоки, закрыв свой мозг от любых посягательств, Гюнтер понял: она потрясена. Сбита с толку. Не понимает, что происходит.

Умножить всё это на десять, и мы получим кавалера Сандерсона.

— Ты сделаешь такой же для сына колдуна. Если что, пусть колдун тебе поможет. Понадобится ювелир — скажите Абд-аль-Ваккасу. Он пришлёт вам мастера. Ювелир сделает амулет — такой, как вы скажете — а ты научишь колдуна, как наполнить его волшебной силой. Или сделаешь это сама, мне всё равно.

Хан помолчал, что-то прикидывая.

— Я милостив. Даю вам три дня. Через три дня амулет должен быть у меня. Это моё последнее слово.

У дверей Кейрин-хан остановился.

— Мне донесли, что вы привели в город живых чудовищ. Где они?

— Здесь, о великий. В подвале.

— Ключ от подвала?

— Он у меня.

Кейрин молча протянул руку, и Регина вложила в неё ключ.

— Любопытно будет взглянуть на них, прежде чем мои люди отправят их на бойню, — хан задержался на пороге. Больше всего он напоминал коршуна на жёрдочке. Глаза с желтоватыми белками смотрели на женщину и молодого человека в упор, не моргая. — У вас три дня. Не медлите. Моя милость безгранична, но терпение имеет пределы.

* * *

— Ваш сын аутист?

Всё сошлось. Странное поведение «джинна», его молчаливость, чрезмерная фиксация внимания на одном объекте, нелюбовь к обуви и головным уборам, бесстыдное расхаживание нагишом — и болезненная стеснительность, когда нужно заговорить с незнакомым человеком. Целый ряд мелочей: нюансы моторики, мимики, взгляда… Врач, имеющий опыт работы с несовершеннолетними, Гюнтер не касался сознания молодого человека, но сейчас, когда паззл сложился воедино, картина нарисовалась вполне отчётливая.

— Да.

Доктор Ван Фрассен находилась в замешательстве.

— Социализированный?

— В значительной степени.

— За каким чёртом вы посадили его на поводок?!

— Я…

— Зачем привязали его к этому тирану?!

— Я не…

— Чего вы добились? Теперь этот дикарь желает, чтобы я проделал то же самое со своим сыном! Вы меня подставили! Всех подставили! Если Кейрин не получит амулет, он начнёт убивать заложников — вы сами это сказали! Что вы, чёрт вас дери, натво… Ай!