– Да, – признал Первый землянин, – но они составляли крохотный сегмент высшего класса. Трубопровод со дна общества до самого верха был полностью перерезан. Люди, получившие столь превосходное образование, были гораздо умнее, чем те, кто его не получил. Когнитивные различия между этими образованными элитами и обычными людьми были так же велики, как различия между людьми и собаками, и эти различия проявлялись во всех аспектах жизни людей, даже в художественной восприимчивости, например. Такая суперинтеллигенция сформировала новую культуру, культуру столь же непонятную остальному человечеству, как симфония непонятна собаке. Они могли усвоить сотни языков и в любом конкретном случае использовать именно тот язык, который требовал этикет. С точки зрения этих суперинтеллектов, беседа с обычными людьми напоминала сюсюканье со щенками. И поэтому кое-что произошло, вы умный, вы должны догадаться.
Гладкоствольный заколебался:
– Богатые и бедные люди уже не были одними и теми же… одним и тем же…
– Богатые и бедные больше не принадлежали к одному и тому же виду. Богачи так отличались от бедняков, как бедняки от собак. Бедняки перестали быть людьми.
Гладкоствольный ахнул:
– Это должно было все изменить.
– Это изменило многое. Во-первых, упомянутые вами факторы, которые поддерживали равновесие богатства и ограничивали количество бедного населения, прекратили существование. Даже если бы численность собак превзошла численность людей, они не смогли бы дестабилизировать основы человеческого общества. В самом крайнем случае такое нарушение было бы досадным, но не угрожающим.
Инопланетянин нахмурился.
– Хотя преднамеренное убийство собаки могло стать преступлением, заслуживающим наказания, его нельзя сравнить с убийством человека. Когда здоровью и безопасности людей угрожает бешенство, считается приемлемым убивать всех собак. Сочувствие к бедным людям держалось на одной общей характеристике – они личности. Когда бедные перестали быть людьми и все общее между богатыми и бедными исчезло, исчезло и сочувствие. Это была вторая эволюция человечества. Когда мы впервые отделились от обезьян, это произошло в результате естественного отбора. Когда мы отделились от бедных, это произошло в результате не менее священного закона: незыблемости частной собственности.
– Собственность священна и в нашем мире тоже.
– На Первой Земле ее поддерживала так называемая Социальная машина, – объяснил инопланетянин. – Социальная машина была мощной системой принуждения, и ее стражей можно было найти в каждом уголке планеты. Некоторые из этих сущностей были размером не больше москитов, но они могли убить сотни людей одним ударом. Они руководствовались не Тремя законами, предложенными вашим Азимовым, а основным принципом конституции Первой Земли: частная собственность должна быть неприкосновенна. Но было бы неточным сказать, что они поддерживали автократию. Они служили закону с абсолютной беспристрастностью и не отдавали предпочтения богатым. Если подвергалась угрозе жалкая собственность какого-нибудь бедняка, они защищали ее в строгом соответствии с конституцией.
Под могучей защитой Социальной машины богатство Первой Земли неумолимо перетекало в карманы элитарного меньшинства. Положение усугубляло то, что развитие технологии уничтожило зависимость имущих классов от неимущих. На вашей планете богатые все еще нуждаются в бедных, потому что заводам все еще нужны рабочие. На Первой Земле машины больше не нуждались в людях-операторах, а высокоэффективные роботы способны выполнять любую нужную задачу. Бедные даже не могли продать свой труд, и в результате они впали в полную нищету. Это преобразило экономическую реальность Первой Земли, богатства с огромной скоростью концентрировались в руках немногих.
Я бы не смог объяснить вам чрезвычайно сложный процесс концентрации богатств, – продолжал инопланетянин, – но, по существу, это напоминает движение капитала на вашей планете. Во время жизни моего прадеда шестьдесят процентов богатств на Первой Земле контролировали десять миллионов человек. В период жизни моего деда восемьдесят процентов богатств контролировали десять тысяч человек. В период жизни моего отца девяносто процентов богатств принадлежали всего сорока двум индивидам. Когда я родился, капитализм на Первой Земле достиг своей вершины и сотворил невероятное чудо: девяносто девять процентов богатств планеты принадлежали одному человеку! Этого человека назвали «Последним капиталистом».
Несмотря на то что еще существовали диспропорции в уровнях жизни остальных двух миллиардов, они в целом контролировали всего один процент мирового богатства. То есть Первая Земля стала планетой, где жили один богатый человек и два миллиарда обнищавших людей. Все это время конституционная неприкосновенность частной собственности оставалась законом, и Социальная машина преданно исполняла свой долг по защите собственности одного индивида.