Блуждающая звезда

Она! Она ворвалась в систему Тогг ослепляющим малиновым шаром, сверкающая, веселая и опасная, подобная скачущей по ветвям шаровой молнии. Она прошла по мирам, мгновенно испепелив семнадцать спящих планет. Зрелище, достойное, чтоб за него платили. А затем она внезапно повернула и решительно направилась к Земле.

Звезда! Она шла к Земле, грозя обратить ее в межзвездное ничто. Ничего сверхужасного или сверхъестественного — обыденная гибель обычной планеты, восемнадцатой или двадцать восьмой по счету. Совсем обыденная.

Смерть! Она обыденна. Она приходит каждый день, меняя обличия, а то и ленясь сделать это. Смерть — она пугает, но не слишком, не более, чем может пугать неизбежность, если, конечно, человек осознает поэтическую прозу неизбежности. Смерть всепоглощающа. Она растворяет мир каждого, превращая бытие в бестелесную вечность. Но доселе она не грозила растворить мир всех. Гибель грозила миру, гибель грозила всем. Черное покрывало приближающейся смерти заставило людей отложить заботы и думать лишь о ней, а еще о том, как провести ее. Черное покрывало с малиновым зраком посередине.

Прожекты! Их было множество. Ворох прожектов подгреб под себя здравый смысл. Выставить на пути звезды электромагнитное поле. Уничтожить звезду серией термоядерных взрывов. Пустить в ход импульсы высокочастотной дезинтеграции. Молить Единственного о спасении от напасти. Бежать. Бежать! Но куда? В мире не было второй Земли, а космические скитальцы, оторванные от матери–родины, обречены рано или поздно погибнуть.

Истерика! Она охватила Землю. Сотни разорялись, тысячи слабых духом вручали судьбу русской рулетке, миллионы, отбросив все, бросались в бездну наслаждений. На улицах убивали, грабили, насиловали. Полиция меланхолично рассматривала часы, дробно ломающие последние мгновения суетного бытия.

Мессии! Они были, есть и будут. Недолго, но будут. Три десятка кораблей стартовали один за другим к стремительно падающей звезде. Треть были начинены зарядами, каждый из которых мог обратить в черный пепел среднюю планету. Треть имели дезинтегрирующие установки. Треть — тонкую сеть магнитных ловушек. Первые один за другим отчаянно упали на звезду, расплавив термоядерную ярость в плазменном пекле всепоглощающих протуберанцев. Вторые задействовали дезинтеграторы, вызвав грандиозный выброс энергии, поглотившей безумцев. Третьи расставили сети и были затянуты запутавшейся в переплетении липких нитей звездой в ее огненное чрево. И одни, и другие, и последние не сумели ни остановить звезду, ни сбить ее с курса. Раскаленный гигантский шар продолжал свой стремительный бег к Земле.

Диск! Он занял уже добрую четверть неба. Ярко-малиновый с обжигающе–белой корочкой по краям. Всепобеждающий и могучий, он ослеплял своей ужасающей красотой, заставляя людей и крыс искать спасения в подвалах. Ссохлась трава, листья пожелтели и свернулись хрупкими спиральками. Реки и моря обмелели, а поглощенная из них влага превратилась в облака, жадно пожираемые ослепительным потоком лучей звезды. Это был конец, и ничто не могло отвратить его.

Великий Консул! Он принял Ольрика в кабинете, спрятанном в бездонной шахте. Великий Консул был стар и мудр, Ольрик — молод и дерзок.

— Так ты утверждаешь, что можешь уговорить звезду?

— Да.

— Выходит, ты разговариваешь со звездами?

— Иногда. По ночам. Когда не спится.

— Чушь. — Великий Консул искоса посмотрел на Ольрика и криво улыбнулся. — Впрочем, нам нечего терять. Ты получишь все, что хочешь.

— Мне нужен лишь корабль.

— Хорошо, я дам тебе его. Но знай, в корабль будет заложена мина, которую взорвут по истечении трех дней. Это на тот случай, если ты попытаешься обмануть и сбежать.

— Главное, чтобы она не взорвалась раньше, — улыбнулся Ольрик.

Корабль! Живой и мертвый одновременно. Он живет своей загадочной жизнью, окрашивая инверсионной струей спектральное излучение звезд. Он подобен падающей стреле, на излете ввинчивающей остриё в черное лоно космоса. Он отчаянно–весел, ощущая в себе биение сердца человека, и грустен, когда это биение затухает, и мертв. Мертвые остовы кораблей, вечные странники в вечном. Они негромко перекликаются между собой, зачем–то избегая жарких и ласковых объятий звезд. Порой их засасывают черные дыры — высшая эманация ничто. Быть может, там они обретают покой. А быть может, возвращают себе прежнюю отчаянную веселость, ибо кто ведает — а вдруг черные дыры обращают ход времени вспять, прокуренным пальцем проворачивая столетия против часовой стрелки? Мы ничего не знаем о них, как не знают о них корабли.