Блуждающая звезда (сборник рассказов)

Поэт собирался возразить, напомнив, что его дом — весь мир, весь Лес и даже этот холм, на котором обосновалась Смерть. Это было актом мелкой, неприличной даже казуистики, но Смерть не позволила себе рассердиться. В отличие от людей она умела ценить истинную красоту песни и потому была терпелива.

— Туда, где стоит твой шалаш, крытый шкурами седовласых лисиц, — прибавила Смерть, одаривая Поэта чарующей улыбкой.

А затем она велела Поэту оставить ее дом и освободила Красавицу. До Поэта донеслось легкое дыхание милой, еще носящее в себе холод подземелий. Поэт начал спускаться по склону, и слух его ласкал шелест листьев, потревоженных быстрыми легкими ножками. Он был счастлив, словно мать, подарившая миру новую жизнь, словно творец, создавший свое лучшее творение. А верно, это и есть лучшее творение, — думал Поэт. Он думал так о песне, околдовавшей Смерть. И гордый этой мыслью, он забывал о Красавице.

Они сошли вниз — Поэт и пара быстрых ножек, неотступно бегущих по его пятам — и подошли к тому месту, где жил Хоббит. Поэту хотелось похвастать перед маленьким болтуном своей победой. Однако он не обнаружил жилища странного человечка, выдуманного Д. Р. Р. Толкином, а сидевшая на осиновой ветке сорока процокала:

— Здесь. Давно. Никто. Не живет.

Все это было странно. Но Поэт не привык удивляться. Он воспринимал странности как должное. В конце концов мир до безобразия странен.

Он поспешил дальше — к баньши и ее сварливой товарке, обещавшим наварить к его приходу свежего пива. Но баньши встретила Поэта с откровенной злобой. Позволь ей, и баньши растерзала б его. К счастью, все закончилось злобным воем и демонстрацией острых клыков, после чего баньши собрала котомку и улетела на восток или запад.

В березовой роще Поэт наткнулся на отвратительного облезлого волка, лакомившегося зайчатиной. Такое существо не заслуживало Баллады об удачной охоте. Раздосадованный Поэт поспешил дальше.

Говорящий медведь сидел у своей берлоги, но в этот раз он предпочел молчать. Как ни старался Поэт разговорить его, медведь не вымолвил ни слова.

Птицы чирикали весело и беззаботно, но это были обычные птицы.

Женщина с кошачьей головой умерла. Она лежала, уткнувшись усатым лицом в мох, и над ней читал заупокойную молитву пузатый неопрятный кюре с постной физиономией доминиканца. Эта сцена показалась Поэту настолько отвратительной, что он невольно ускорил шаг.

Русалка торговала квасом, теплым и приторным. Рядом сидела фея, сушившая детские ползунки. Поэт едва удержался от крика.

Средь желтеющей листвы промелькнуло пятно шалаша, крытого седыми лисьими шкурами. Поэт замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Ножки красавицы замерли в футе за его спиной. Поэт стоял, часто дыша, и по лицу его текли слезы.

Внезапно он вспомнил странную историю про странного человека, которую ему довелось услышать при совершенно невероятных обстоятельствах неведомо когда. Тот человек имел свой голос. Столь же чистый и непорочный, словно голос Поэта. И пел свои, только свои песни. Подобные песни поют сердцем, а не переплетением линий разума. И чем чище и невинней сердце, тем прекрасней эти песни. Но стоит кому–либо — даже нечаянно, даже с самыми наилучшими намерениями вмешаться в течение голоса, и его очарование исчезает. И тогда гибнет целый мир, ибо то изначальное, ради чего он существовал, сменилось заезженной фонограммой. Люди научили того человека петь так, как нравилось им. Они сделали его голос прекрасным, но сокровенная истина, что была сокрыта в сердце человека, ушла. А вместе с ней ушли баньши, русалка, леший и эльфы.

— Любая игра должна быть доведена до конца! — Так сказал говорящий медведь.

— Любая игра должна быть доведена до конца! — повторил Поэт и обернулся.

В этот миг ожила женщина с кошачьей головой, выскочившие из кустов зайцы напали на пирующего волка, а говорящий медведь обрел дар речи.

Говорят, в этот миг Смерть рассмеялась.

Поэт больше никогда не появлялся в деревне.

Прошли годы. На свет появилось новое поколение, уверенное в том, что Гефсиманского Леса нет, что он существует лишь в легенде, красивой и непорочной, словно Баллада, которую сочинил, посвятив ее своей любимой, давно ушедший Поэт.

Может быть, тот лес — душа твоя,
Может быть, тот лес — любовь моя,
Или, может быть, когда умрем,
Мы в тот лес направимся вдвоем[3]

.

ПОЖЕЛАНИЕ СМЕРТИ

Всю эту историю можно считать совершенно невероятной, я бы даже назвал ее сверхъестественной. Подобного не бывает в реальности, если, конечно, ты не живешь в Семнадцатом отражении. А я как раз жил в Семнадцатом отражении Земли или, как иначе его именовали, Земля–Семнадцать, ну а в разговоре — просто Семнадцать.