Блуждающие огни

Ласково улыбаясь, мать ушла на кухню. Элиашевич прошелся по комнате. Ханя просила передать привет. Милая мама, если бы ты только знала. К сожалению, это не любовь, а без нее нет и надежды. Элиашевич вынул из заднего кармана брюк бумажник, достал из него слегка пожелтевшую, с помятыми углами фотографию. С нее смотрели смеющиеся глаза Юльки. Ей явно шла форма, особенно сдвинутый набекрень берет.

Как-то в их полк прибыло несколько девушек-офицеров. Их направили в основном в штаб на различные должности, в интендантскую и медицинскую службы. Однако три девушки, и среди них подпоручник Юлия Листек, по-бабьи заупрямились и чуть не с плачем выпросили назначение на строевые должности. Юлька стала командиром пехотного взвода в том же батальоне, в котором Элиашевич командовал ротой. Девушки попали в армию в трудный период — зимой сорок пятого года, когда наши войска вели кровопролитные бои за Колобжег и Поморский вал. Подтрунивать над ними перестали уже после первого боя. Девушки знали свое дело не хуже мужчин-офицеров: были выносливыми, смелыми и заботливыми по отношению к своим солдатам. Они быстро сумели завоевать авторитет, подчиненные обращались к ним официально «товарищ подпоручник», а коллеги-офицеры называли их просто по имени, как это принято в своей части. И для Элиашевича Юлька была просто Юлькой. Да, она нравилась ему. Форма хорошо сидела на ее стройной фигурке. Улыбка не сходила с лица, взгляд был открытым и искренним.

Это было во время боев за Колобжег. Среди разрывов снарядов впереди мелькала ее фигурка с пистолетом в руке. Она вела свой взвод в атаку. Когда бой затих и Колобжег снова сталь польским, Элиашевич как-то после обеда встретил Юльку на берегу моря. Как все люди, впервые увидевшие море, он не устоял перед соблазном, присел, зачерпнул из набежавшей на берег волны горсть морской воды и быстро поднес ее ко рту: попробовал на вкус. Вдруг послышался смех, он обернулся и увидел Юльку. Она сидела на корточках в нескольких шагах от него и, так же как и он, пробовала на вкус морскую воду. Они поднялись почти одновременно, вытерли руки о мундиры и громко рассмеялись. Оказалось, что, как и Элиашевич, Юлька была родом откуда-то из Подолии и впервые в жизни увидела море.

Направились вдвоем вдоль берега в сторону заходящего солнца, обходя следы недавних боев — искореженные орудия, рогатки, остатки проволочных заграждений и даже машины, как будто бы гитлеровцы собрались бежать на них морем. Девушка нагнулась и что-то подняла. Элиашевич в задумчивости прошел дальше и, только когда она окликнула его, остановился. Взглянул на нее и… замер от восхищения. Это была та неуловимая минута, которую помнить потом всю жизнь. Элиашевич стоял как загипнотизированный и смотрел на приближающуюся к нему Юльку. Она шла медленно, освещенная розовыми лучами солнца, с распущенными светлыми волосами, держа в одной руке свой темно синий берет, а другую протянув к нему. Такой Юлька и осталась у него в памяти. Видимо, в его взгляде было столько чувств, притягательной силы, что девушка остановилась. Улыбка ее погасла, а глаза от удивления расширились. Оба молчали, но глаза их говорили больше всяких слов.

— Посмотри, какая прелесть, — сказала она. В руке она держала плоскую ракушку, причудливо отшлифованную морскими волнами. — Для нее как будто бы нет войны. Лежит себе на песке и греется на солнышке.

Томек осторожно взял ракушку и, как мальчишка, приложил ее к уху. Юлька улыбнулась:

— Шумит?

— Послушай.

Он приблизился к девушке, откинул густую прядь волос и приложил ракушку к ее уху.

— Шумит, правда шумит, — прошептала она.

Другой рукой он нежно обнял ее за шею, ощутив шелковистую мягкость ее волос, исходившее от нее тепло. Видел только ее губы, наклонился и поцеловал.

Первая дивизия имени Т. Костюшко была переброшена на берлинское направление. Третий полк, где служила Юлька, первым вступил в Берлин и дрался там до последнего дня войны. Главные силы полка наступали в районе Тиргартена. Там в ожесточенном бою за одну из станций берлинского метро была смертельно ранена подпоручник Юлия Листек. Рота Элиашевича сражалась рядом, подавляя последние очаги сопротивления эсэсовцев. То тут, то там вспыхивали рукопашные схватки, рвались гранаты. Под прикрытием огня роты Элиашевича улицу перебежали санитары с носилками. За соседним домом размещался перевязочный пункт. Кто-то крикнул, что несут Юльку. Когда он подбежал к ней, она была еще жива. Даже пыталась улыбнуться. Грохот боя не прекращался ни на минуту. Со стороны, где укрылась в развалинах домов рота Элиашевича, донеслось громкое «ура!». Стиснув зубы, поручник побежал к своим бойцам. К вечеру, когда бой утих, Элиашевича разыскал один из санитаров и передал ему плоскую ракушку…

В дверь постучали. Элиашевич очнулся от воспоминаний и, положив по привычке руку на засунутый за пояс пистолет, подошел к двери:

— Кто там?

— Это я, товарищ капитан, Олиевич.

Элиашевич узнал голос своего шофера, отодвинул засов и открыл дверь.

— Входите, товарищ Олиевич. Что-нибудь случилось?