Блуждающий по вселенным

Что сильно портило аппетит, особенно мне, так это несчастный вид восседающей за нашим столом особи. Капюшон откинут. Вполне нормальное лицо портят лишь неприятно искореженные уши, словно побывавшие в огне. А в остальном ничего так, вполне нормальная женщина лет тридцати пяти на вид. Она буквально чахла над почти нетронутой тарелкой супа. Ее аура отдавала тоской и печалью и свидетельствовала о какой-то тяжелой болезни. Или горе ее так подкосило? Потому что к ней подошли с небольшим интервалом двое собратьев и коснулись с сочувствием плеча. А один шепнул ей на ушко:

– Мужайся, Рошанара! Это наша стезя. Все там будем.

Мой слух даже такой тихий шепот уловил. Точно кто-то умер! А мы тут чавкаем, чмокаем, хрустим и громко облизываемся. Некрасиво. И не по-людски. Эта бедная женщина в какой-то момент показалась мне похожей на нашу соседку по лестничной клетке. Добрая и отзывчивая женщина, дружила с моей матерью и ко мне относилась с душевной теплотой, несмотря на мою тогдашнюю калечность.

Мы по очереди сходили за добавкой. Потом Кабан отправился за третьим подносом, а я услыхал небольшой диалог нашей невольной сотрапезницы с иной подошедшей дамой. Той было под шестьдесят, и ее короткие рожки даже украшали солидное, благородное лицо. Рассусоливать и соболезновать она не стала, а сразу спросила:

– Рошанара, а с кем останутся дети? С твоими родителями или с родителями ушедшего мужа? – Причем слово «ушедшего» я без сомнения перевел как «умершего».

– Они их поделили, – тяжело вздохнула женщина. – А пятую дочку возьмет в свою семью сестра.

– Так она ведь совсем молодая и у самой первенец.

– Ничего, она справится, – с печальной улыбкой заверила Рошанара.

– Тогда я спокойна, – заверила матрона. – После твоего ухода дети не пропадут. Да и мы будем их опекать, не сомневайся.

– Благодарю… – Тут она назвала явно какой-то титул, мною расшифрованный примерно как «матрона». – Я уйду со спокойствием и смирением!

Видно было, что матрона с трудом сглотнула, резко развернулась и ушла, пряча глаза, полные слез и сочувствия.

«Еловая жизнь! – воскликнул я мысленно, поняв очевидное: – Да они тут мрут наверняка как мухи из-за этой своей радиации! А эта бедняга полными сиротами оставляет аж пятеро детей. Вот уж где трагедия!»

Свое собственное детство я не представлял без родителей. И всегда искренне жалел тех сверстников, у кого не было мамы или папы. Не важно по какой причине, пусть даже по разводу. Сочувствовал, понимая, что никто и ничто им не заменит материнской любви или постоянного участливого надзора, дружеской, мужской опеки со стороны отца.

Я даже не доел свой второй обед, настолько расстроился. Тогда как ничего не знающий магистр уже запрессовывал в себя итоги своей третьей ходки к раздаче. И когда женщина, так и не доев суп, стала тяжело вставать, я неожиданно для самого себя решился:

– Рошанара, сядь. Не двигайся, я буду смотреть.

Придвинулся чуть к ней, вытянул свою правую руку, положил ей на плечо и стал проводить диагностирование. Две минуты, и вывод сделан: две небольшие опухоли как раз в районе ушей. Причем прогрессирующие в резкой форме. Честно говоря, не такой уж и смертельный диагноз. Наши Трехщитные подобные опухоли удаляют на раз-два. Да и некоторые Двухщитные умудряются справляться. А уж мне и подавно было бы стыдно не помочь матери-одиночке!

Кабан пялился на меня не столько осуждающе, сколько непонимающе. Но скорей всего, не одобрял такое странное поведение. Больную я ввел в малый гипнотический транс, и она ничего не слышала, поэтому я шепнул напарнику:

– Все под контролем. Попробую вылечить эту бедняжку. Иначе ее пятеро деток останутся полными сиротами.

Тот понятливо кивнул, но доедал уже безо всякого аппетита, по инерции. И все время косил взглядом по сторонам. Было от чего нервничать: вокруг нас началось истинно броуновское движение. Наверное, человек сто подошло к нашему столику за десять минут лечения. Стояли рядом с минуту, потом озадаченно отходили в сторону. Никто ничего не спросил, не прокомментировал. Как мне показалось, измененных беспокоили только ощущения самой Рошанары.

То есть стало окончательно понятно: о ее беде здесь знали все. И я уже сам пожалел, что затеял все это в таком людном месте. Чего мне стоило пройти за ней следом и где-то вне столовой предложить помощь? Всегда «хорошая мысля приходит опосля».

Почти закончив лечение, скользнул в себя, рассматривая хранилище энергии. И до крови закусил губу: осталось всего пять процентов! А ведь было одиннадцать! Обидно? Может быть… Прискорбно? Да нисколечко! Все-таки потратить силу на такое полезное дело – никогда не жалко. Я даже заулыбался радостно, решив поупорствовать до конца в своем стремлении помочь. И перенес свою ладонь прямо на покалеченное ухо уже излеченной женщины.

Воздействовал точно так же, как запускал регенерацию тканей при самых жестоких повреждениях или при рубленых ранах. И через три минуты пышущее жаром, красное от прилива крови ушко смотрелось самым идеальным образом. Ха! Знай наших!