Боба нет

Люси повернулась, полупривстала и вгляделась в него, вгляделась по-настоящему, полная решимости понять, что кроется за его странностями. Глаза Боба походили на зыбучие пески, они втягивали ее в себя, все глубже, глубже, а ухватиться ей было не за что. И тем не менее какая-то крошечная частица Люси отказывалась уступить ему полностью, крохотный обрывок инстинкта шептал ей: опасность.

– Я чувствую… – Она поколебалась. – Когда я с тобой, мне невозможно представить, что я могу быть где-то еще. И все же…

Она отвела взгляд, потом вернула его, сбитая с толку, назад.

Он улыбнулся.

Люси покачала головой.

– Не знаю, как это понять. – Она говорила нешуточно. Теперь она знала, что это такое – империи, утраченные из-за любви, принесенные ей в жертву семьи и состояния. Если это и есть любовь, я сильно недооценивала ее могущество.

И Боб, наблюдая за ней, тоже знал, как ошибался он, думая о мире. Тот был сокрыт даже от него, творца этого мира, и только теперь развернулся перед ним в полной своей красе.

И это тоже создал я? А сотвори я его лучшим или просто другим, существовала бы в нем Люси?

Он нежно поднес ее ладонь к своей щеке, прижал, поцеловал запястье. Ах, если бы они могли слиться в одно существо, тогда наступил бы вечный покой. Они целовались – сладко, неторопливо, – и обоим казалось, что так прошел целый час.

Но понемногу Боб становился более настойчивым.

– Выходи за меня, Люси. Спи со мной, – шептал он, тычась носом в ее ухо, в волосы, в шею.

Она прижалась к нему, ничего не желая, кроме близости его тела.

Он посмотрел ей в глаза.

– Давай убежим, тайком от всех.

Люси едва не рассмеялась, но вдруг поняла, что он говорит серьезно. Как могли ее, пусть и разрываемую на части бурной радостью и мелочными доводами страха, не соблазнять такие виды на будущее?

– Ты приходил к моей матери, – сказала она.

На миг он замер, пораженный.

– Я хочу, чтобы все знали о наших чувствах. О том, насколько я серьезен. Весь мир. Не только ты.

Уже близился вечер. Когда Боб направил лодку к ее дому, Люси ничего не сказала. В дверях он помедлил, взял ее за плечи.

– Ты не ответила мне, – негромко сказал он.

Люси покачала головой.

– Пообещай, что подумаешь об этом, – прошептал Боб, и она кивнула. – А теперь иди.

Но он не отпустил ее, а поцеловал снова.

– Да, – пролепетала она, не оторвав своих губ от его. И еще раз, уже с полной уверенностью: – Да.

– Да? – Он пытается сказать что-то еще, но радость лишает его дара речи. И то, что происходит между ними следом, не похоже ни на один акт любви, о каком она когда-либо читала или слышала, какой видела. Ей кажется, что вот так и становишься существом безграничным, летящим и исчезающим, лишенным прошлого и будущего. Наслаждение, которое она испытывает, и бесконечно успокоительно, и бесконечно опасно, а едва оно подходит к концу, ей начинает хотеться, чтобы все повторилось и не закончилось никогда.

– Я люблю тебя, Люси, – говорит он, целуя ее глаза. – Давай убежим.

Пережитое ею с Бобом накоротко замкнуло мозг Люси, она ощущает себя такой же непрочной, как нить накаливания электрической лампочки, такой же вспыхивающей и гаснущей.

– Куда?

Обезумел ли он от любви или просто безумен? Всегда ли любовь так схожа с падением?

Недолгое время он молчит, лихорадочно соображая.

– Я знаю одно место. Маленький приют вдалеке от всего и всех, – Боб подразумевает планету, на которой однажды побывал, – в десяти миллиардах световых лет отсюда. – Собственность моего знакомого.

Он улавливает в ее взгляде сомнение.

– Знакомый не бывал там многие годы. Оно будет все равно что наше.

– Я подумаю. – И она говорит правду, потому что ни о чем другом думать все равно не сможет – только о маленьком домике, в котором никого, кроме них, не будет. Быть может – уютный каменный коттедж, теплый очаг, вид на море… и это изумительное ощущение, и прекрасный юноша, который до самозабвения любит ее.

Но и над этой сценой повисает неотвратимый тонкий клинок тревоги.

Потому что теперь ей хочется, чтобы он ушел. Дал ей возможность обдумать все, что случилось.

На прощание Боб целует Люси с такой нежностью, что ноги у нее обмякают, едва-едва выдерживая ее вес. А когда он наконец уходит, Люси словно стекает по стене и, обняв колени, сидит на полу, ошеломленная пониманием того, как сильно и упрощает все, и усложняет интимная близость.

36

Ловкость, с которой он провернул соблазнение в стиле самого что ни на есть смертного, наполнила Боба триумфальными чувствами – он медленно плыл в ночи на своей прекрасной лодке, легкий и могучий, всепроникающий, как лазерный луч.

– Здравствуй, дорогуша.

Боб взвизгнул и с плеском обрушился за борт.

– Ах, прости, мой сладенький, я тебя напугала?

Боб забрался в лодку и, отплевываясь, ответил:

– Да. А теперь уходи, пожалуйста.

Мона обворожительно надула губки.

– Но я же только что пришла. И смотри, у тебя вино осталось, как раз хватит на малюсенький…

Мокрый и гневный, он вырвал бутылку из ее рук.