Боба нет

– Ладно, обойдусь и без выпивки. – Улыбка Моны стала несколько натянутой. – Так вот! Она, безусловно, показалась мне обворожительной девушкой. Волосы, улыбка, все ее… – Мона, не найдя подходящего слова, показала, что именно. – Но если ты просто…

Боб отвернулся.

– Просто – что? А, понял – ты заметила, что я на самую малость избавился от склонности к самоубийству, и явилась, чтобы это поправить?

Мона вздохнула.

– Дело в том, дорогуша, что она смертна. Тут, разумеется, нет ее вины, но тем не менее есть проблема. Подумай. Через тридцать лет ей будет пятьдесят один год, а тебе… ты останешься прежним.

– Ну и что?

– Хорошо, не через тридцать. Через сорок. Шестьдесят. Она будет старой смертной развалиной, а ты останешься точно таким, как сейчас. Сколько тебе – девятнадцать? Двадцать? Вечно я путаюсь в днях рождения. – Мона взирала на него с легкой сочувственной улыбкой. – Этого не поправишь, дорогуша.

– Я поправлю.

– Ах, мой сладкий, ты не сможешь. – Она покивала, соболезнуя. – Сколько смертных женщин у тебя было? Одна? Десять?

Боб вспыхнул.

– А сколько смертных мужчин было у тебя?

Мона улыбнулась, отвела взгляд.

– Да бог их знает. Я сбилась со счета. Мне нравятся смертные, это верно. – Она опять обратила взгляд, уже ставший серьезным, к нему. – Но я никогда в них не влюблялась, ни в одного. Представь, как ты объясняешься с ней. Вообрази, каким станет лицо Люси, когда она услышит, кто ты такой.

Напускная храбрость внезапно покинула Боба, глаза его наполнились слезами.

– Ты не хочешь, чтобы я был счастлив.

Лицо его матери было сама нежность. Она обняла Боба за плечи, притянула к себе.

– Конечно, хочу, дорогуша. Конечно, я хочу, чтобы ты был счастлив. Но не так. Так ты счастлив не будешь. Да и ее счастливой не сделаешь. На самом деле ты, скорее всего, перепугаешь ее до смерти.

Боб желал провести с Люси вечность – и вовсе не желал, чтобы их отношения закончились одной из тех ошибок, какие он совершал в прошлом. Он не явится в ее спальню огромным, бьющим в пол копытом быком или десятифутовым чешуйчатым орлом. И ему не хотелось, чтобы потом, когда он с ней наиграется, мистер Б избавился от нее. Ладно, он бессмертен, а она нет… и все равно их отношения могут оказаться удачными. Он этого добьется.

На мгновение он вообразил себя равным ей, таким, что между ними не было ничего, кроме истинной любви и долгого мирного будущего. Уж этого-то он, будучи Богом, добиться сможет?

Мона наблюдала за сыном, за его внутренней борьбой, содержание которой было большими буквами написано на лице Боба.

– Голубчик?

Боб повернулся и гневно уставился на нее.

– Уходи.

– Я знаю нескольких очень милых богинь…

– Нет.

– Они и правда миленькие. И бессмертные.

– Отлично. Значит, если они мне разонравятся, то все равно будут вечно висеть у меня на шее.

Мона глубоко вздохнула, и Боб поспешил уйти в глухую оборону.

– Ты думаешь, у тебя есть хоть малейшее представление о девушке, к которой я привязался? Не смеши меня. – Он горько усмехнулся.

Мысль о той, кого выбрала для него мать, была, честно говоря, отвратительной. Боб так и видел эту избранницу во всех подробностях. Она либо до безобразия чопорна, либо склонна, как его мать, к разгульной жизни (что гораздо, гораздо хуже). Нетерпеливая улыбка, большие белые зубы и толстый кардиган. Или двенадцать голов и здоровенные кожистые лапы. И то и другое тошнотворно. Какую бы девицу ни раскопала для него мать, она определенно не была той, с кем он хотел бы познакомиться и уж тем более провести остаток своих дней.

– Дорогуша, – начала мать, и что-то в ее тоне заставило Боба замереть. – Я хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу больше всего на свете. И если бы я могла подергать за какие-то ниточки, упросить некую высшую власть позволить тебе и Люси жить долго и счастливо, я это сделала бы. Но так не бывает, дорогуша.

Боб смотрел на мать во все глаза.

– Но я люблю ее.

– Я знаю. Мне жаль. – Она обняла его, погладила по голове и промурлыкала: – Мне очень жаль.

Боб вырвался из ее объятий. Грубо проехался одной рукой по глазам, смахивая слезы. Лицо его затвердело.

– Я добьюсь своего, – заявил он. – Мистер Б мне поможет.

Мона поколебалась.

– Тебе не приходило в голову, что твой мистер Б может не всегда быть у тебя под рукой и помогать тебе?

Боб уставился на нее как на сумасшедшую.

– Конечно, не приходило. Конечно, он всегда будет рядом. Такова его работа.

Ей хотелось сказать сыну, что для него пришло время самому управлять своей жизнью и планетой, потому что в самом скором времени делать это за него будет некому. Однако она не питала пристрастия к перебранкам, да и в любом случае – какого черта? Как бы там ни было, а закончится все хорошо. Люси не Люси… кто хотя бы вспомнит о ней через сотню лет?

– Может быть, ты в конечном счете и прав, дорогуша. Ты и Люси навеки. – Мона всплеснула руками, словно выбрасывая – буквальным образом – осторожность на ветер. – Живи мечтой! Дерзай!

И она рассмеялась лучшим ее – все-на-свете-трын-трава – смехом.