Бобовый король

— Вот это правильно, Андрэ. Самое страшное, когда человек перестает думать. Тогда он мертвый лист на ветру. Он жертва, автомат...

— Добрых мыслей много, дядя Мишель. И слов хороших...

— Это опять из папаши Корбишо? Слов много, а поступков достойных меньше — так он учит?

— Да. Он говорит, добрые намерения приводят к дурному. Цивилизация душит нас дымом, бензином. Придумали авиацию, чтобы бросать бомбы. Поезд — тот добрее самолета. В последнее время что ни придумают — все для войны, для уничтожения.

— Словом, под мост! Полная капитуляция! Свобода в одиночку, по примеру Корбишо! Это же не выход, Андрэ. Твоего Корбишо кто-то кормит в конце концов. Не могут же все уйти под мост и сидеть там, сложа руки. А ты подумай, ведь твой Корбишо ничуть не добрее нацистов. Много ли останется в нас человеческого, если отнять стремление к лучшему? А он хочет отнять. Нельзя же, Андрэ!

Мы долго беседовали на эту тему, и наш разговор с высот теоретических вернулся на здешний клочок земли, вернулся к Дювалье, раненному фашистской пулей, к неуловимому штурмбанфюреру Карнаху.

То, что Карнах наводил обо мне справки в отеле, оказалось для Андрэ новостью. Он тотчас забыл своего папашу Корбишо, глаза округлились от любопытства.

— Дядя Мишель, — Андрэ подался ко мне, восхищенный своей догадкой, — он старается вам отомстить! Вы здорово насолили нацистам, и они за это... Вы, например, поймали курьера. Папа рассказывал.

...Да, было дело. Штабной офицер — обер-лейтенант, ефрейтор и солдат — трое их было на мотоцикле — ехали с оружием наготове. И все-таки драться не стали, подняли руки, когда мы дали из автоматов. Офицер вез директивы насчет обороны, план линии Германа, на которой я вскоре очутился в качестве пленного, с лопатой...

— Не представляю, — сказал я. — Уж если решили мстить... Не я один вязал бошей, твой отец тоже, и Пуассо.

— Значит, за другое...

Он настаивал, ему жаль было расставаться со своей догадкой. Потом он сказал:

— Дядя Мишель. Я хотел бы, чтобы вы поговорили с Зази.

— Кто это?

— Моя знакомая, — произнес он смущенно. — В общем, моя девушка.

Больше ничего не было сказано о Зази, и я скоро забыл о ней.

Вечером Андрэ вышел из дома и ночевать не явился. Утром меня разбудил голос Этьена:

— Куда делся мальчишка? Дьявол побери! Мишель, что случилось?

— Не знаю, — пробормотал я спросонок. — У него есть какая-то Зази...

Оно само сорвалось с языка, это имя, подходящее для певички из кабаре, вдруг ожившее в памяти.

— Зази! — вскричал Этьен. — Такая же тронутая, как он. Помчался к ней?

— Не знаю, — сказал я.

Я сел на кровати, чтобы сбросить остатки сна.

— Ты звонил в больницу? — спросил я.

— Да. Ничего утешительного. У врачей мало надежды.

13

У врачей мало надежды. Так сообщили и Маркизу. Голос у сестры звучный, вышколенный, — в нем вежливые нотки скорби и участия.

Маркиз положил трубку. Что дальше? Надо делать что-то, вырваться из четырех стен комнаты, не сидеть у телефона, действовать... Но как? Преступник выскальзывает из рук. Это отвратительное состояние. В такие минуты и телефон, и полированная мебель, и толстые справочники на полках словно издеваются над хозяином. И пишущая машинка под чехлом, на отдельном столике. Когда-то Маркиз собирался посадить за нее секретаршу. Хорошенькую, умную, быструю секретаршу, — как в детективном романе. В легком платьице, сшитом по последней моде. Маркиз даже консультировался с матерью, как должна быть одета секретарша. Теперь машинка кричит ему из-под чехла: «Неудачник!»

Виноват ли он? Строго говоря, схватить Карнаха — выше сил, выше возможностей частного сыщика. Полицейский Лаброш — товарищ по Сопротивлению — сказал, что Карнаха, наверно, нет в стране, он где-то за кордоном. Шеф полиции запросил префектов в Кельне, в Бонне, в Дюссельдорфе. Захотят ли там искать?

Что нужно было Карнаху? Зачем требовался ему Мишель, Бобовый король?

Со слов Лаброша известно, что у Карнаха, в багажнике сгоревшей машины, находился какой-то прибор с циферблатом и стрелкой, по-видимому электрический. Префект запер его в своем кабинете.

Карнах, назвавший себя в «Золотой подкове» Литцманном, коммерсантом из Страсбурга, разъезжал как представитель фирмы электроприборов. Он действительно заключал сделки на поставку пылесосов, утюгов, комнатных фенов, настольных вентиляторов и тому подобного. Естественно, он должен был возить с собой образцы.

Чего ради такие уловки? Мишель тоже в недоумении. Он поднимает правую бровь, вскидывает ее вверх, чуть ли не до самых волос. Это значит: удивлен до крайности, никаких объяснений не нахожу. Брови у него еще гуще, чем прежде. Мишель говорит, что он рыл траншеи, обыкновенные траншеи. Линия Германа — в честь Германа Геринга. Нацисты надеялись задержать там наступление союзников.

На письменном столе Маркиза — тома военных мемуаров, карты боев, план линии Германа. То, что было смутной догадкой, становится гипотезой, все более основательной. Она как будто позволяет точно определить и прибор со стрелкой, лежавший у Карнаха в багажнике...