После поспешного бегства с Вандомской площади Бодлер переезжает с места на место, из одной гостиницы в другую. Улица Корнель, улица Лаффит, улица Прованс, улица Кокенар, улица Турнон, неподалеку от сената и, значит, в
Это были трудные месяцы, месяцы сомнения и нерешительности.
Правильно ли он поступил, решив стать
Тотчас вернувшись к своим «авторским работам», он начинает разбирать многочисленные стихи, которые написал после возвращения из своего африканского плавания, располагая их в строжайшем порядке ввиду намерения собрать их в один том, который собирается назвать «Лесбиянки».
Он говорит об этом Жюлю Лабитту, опубликовавшему «Салон 1845 года» и соглашавшемуся еще раз издать Бодлера. Однако Бодлера одолевают сомнения. Он предпочитает доверить некоторые из своих стихов, сонеты, Прива д'Англемону и разрешает ему подписать их своим красивым именем. И Прива д'Англемон спешит передать Арсену Уссе и в редакцию «Артиста» четыре из них, словно речь идет о его собственных стихах: «Госпоже дю Барри», «Ивонне Пен-Мур», «Апрель» и «Прекрасной богомолке».
Часто меняя место жительства, Бодлер тем не менее не раз вновь появляется в гостинице «Пимодан». Прежде всего потому, что его мебель, картины и книги в прекрасных переплетах находились пока еще там и потому, что он не порвал окончательно отношений с Буассаром и Клубом любителей гашиша.
Заехав однажды, чтобы взять какую-то книгу, Бодлер был очень удивлен, увидев, что его апартаменты заняла некая молодая женщина.
Она была ему знакома. Он видел ее в 1844 году в зале танцевальной труппы «Мабиль», куда пришел вместе с Надаром, Прива д'Англемоном и Шанфлёри. Звали ее Элиза Сержан, а прозвище у нее было «королева Помарэ», намек на таитянку, известную своим легким поведением, которая чуть не вызвала конфликт между Францией и Англией. Она была довольно красивой, стройной, без худобы, «с плоской, — по словам де Банвиля, — как у мужчины, грудью». Хорошо танцевала, была кокетлива и в какой-то мере образованна.
В бывших апартаментах Бодлера она расположилась как у себя дома. Словно сама выбирала мебель, убранство и даже редкие книги его библиотеки. Она не стеснялась брать из шкафа в гостиной бутылки вина и опустошать их, когда ей вздумается. В одиночестве или со своими многочисленными случайными посетителями…
Бодлер поддается ее очарованию и спит с ней в кровати, где никогда не лежала Жанна, его признанная любовница, «загадка немая», «ангел с медным лбом», к которой, что бы ни случилось, он все равно вернется. Это добавляло еще большей пикантности этой связи, которая, однако, истощится и разрушится всего через несколько дней. Тем не менее она вдохновляет его на песню «Сколько продлится наша любовь», текст которой он снова отдает Прива д'Англемону, предоставив ему свободу опубликовать его под своим именем.
Но не только «королева Помарэ» удостоилась его мимолетной любви, были еще безымянные, с улицы, и он, такой элегантный, такой изысканный, ценитель ароматов и красивого белья, нисколько не страдает из-за его сомнительной чистоты или рваных чулок, из-за немытой кожи, зловония подозрительных отелей и лачуг, его не оскорбляет грязь гнусных кабаре, которые завсегдатаи называют притонами, где прозябают уличные певички. «Нежная воительница» Сизина, Агата, Александрина, Маргарита… Жанна не возражает. Главное, что ее содержат. И в любом случае она знает, что имеет над ним колдовскую власть.
Бодлер непременно желает стать членом Общества литераторов и поэтому стремится снабжать газеты очерками. Одна из них, «Корсэр-Сатан», ему нравится. Это сатирическое издание, появившееся в результате слияния двух газет Больших бульваров — «Корсэр» и «Сатан», собиравших закулисные, дворцовые и уличные толки и рассказывавших, не скупясь на остроты, о событиях в мире искусства и литературы. Руководил им разносторонний автор, бывший газетный писака по имени Пуатвен, друг и коллега Бальзака, величавший себя более лестным и звучным именем Ле Пуатвен де Сент-Альм. Отличаясь плюрализмом, газета принимала тексты авторов всех направлений и, в частности, некоторых писателей, связанных с Бодлером, вроде Шанфлёри, всегда очень деятельного и занимавшего все более заметное место на авансцене парижской жизни, де Банвиля и еще Мюрже, ответственного за пользовавшуюся успехом рубрику под названием «Сцены богемной жизни» в духе «физиологии». Всех этих молодых авторов Пуатвен де Сент-Альм фамильярно называл «своими балбесами».