Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи

Помощи, которая не придет. Стефан Блуаский способствовал тому, что крестоносцы так её и не дождались. Отправившись 2 июня в Александретту, он, вероятно, прибыл в город в тот же или на следующий день. Тем не менее, согласно норманнскому Анониму и «Песни об Антиохии», он все же видел, как Антиохию осадили турки[415]. Затем до него дошли вести о критическом положении христиан, о чем поведали беглецы, в ночь с 10 на 11 июня спустившиеся с городских стен по веревкам, — в их числе были Гийом Плотник и Вильгельм де Гранмениль (между прочим, родственник Боэмунда, женатый на Мабилле, дочери Роберта Гвискарда). Беглецы подтвердили — вероятно, не вдаваясь в подробности, чтобы оправдать свое бегство, — отчаянное положение христиан. Мало склонный к бескорыстному героизму или мученичеству, Стефан отправился в Филомелиум (Аскегир), где находился Алексей со своим войском из греков и франков. Там он якобы настоятельно советовал басилевсу не предпринимать похода, чтобы избежать полной катастрофы. Норманнский Аноним не обременяет сверх меры свою память, приписывая Стефану то, что он, возможно, узнал от Гвидо, единокровного брата Боэмунда: «Узнай же правду, что Антиохия взята, но крепость еще не пала. Наши же все едва держат осаду и, я полагаю, уже истреблены турками. Возвращайся назад как можно скорее, дабы не разыскали они тебя и тот народ, который ведешь с собой»[416].

Зато Аноним, превознося Боэмунда и его священную миссию, не упустил возможности очернить репутацию Алексея. Он изобразил Гвидо, единокровного брата норманнского вождя, сначала побежденным и готовым проклинать Бога. Неутешный Гвидо восклицал, ломая пальцы: «Увы мне, о мой господин Боэмунд, честь и слава всего мира! Ты, которого весь мир боялся и любил! Увы мне несчастному! Не заслужил я, к горю моему, чести увидеть твой достойнейший лик, хотя ничего я не желал увидеть так сильно. Кто мне даст умереть за тебя, дражайший друг и господин? Отчего я не умер сразу, как вышел из утробы матери? Отчего я дожил до этого злосчастного дня? Отчего не утонул в море? Отчего я не упал с лошади и не умер тотчас же, сломав себе шею? О, если бы я принял вместе с тобой счастливое мученичество, дабы видеть твой славнейший конец!»[417] Правда, затем Гвидо усомнился в правдивости сообщения Стефана, этого «седеющего и трусливого рыцаря», и призвал своих товарищей идти на помощь Антиохии. Однако Алексей, отказавшись от этого предложения, велел опустошить земли, чтобы турки, если им вздумается преследовать их, не смогли бы найти никакого пропитания[418].

Анна Комнина подтверждает, что указанные события имели место, но возлагает вину на франков, точнее на их панические донесения. Встретив Алексея, который направлялся на помощь крестоносцам, беглецы из Антиохии отговорили его от похода, утверждая, что «кельты находятся в очень тяжелом положении, и клялись, что их ждет неминуемая гибель. Поэтому император решил еще быстрей двигаться на помощь кельтам, хотя все и удерживали его от этого»[419]. По словам Анны, Алексей уступил их уговорам, но против своего желания. В данном случае он, к тому же, проявил осмотрительность, ибо ему доложили о приближении к нему огромного войска султана: иными словами, тщетно оказывая помощь Антиохии, басилевс рисковал потерять Константинополь.

Отступничество Алексея, очевидно, подвергло крестоносцев, оказавшихся в двойном кольце осады, огромной опасности. Но оно же впоследствии оказалось одним из решающих аргументов Боэмунда, желавшего сохранить город в собственной власти. Бальдерик Бургейльский, создавший свое произведение позднее, без колебаний счел это действием божественного провидения. Его теология истории очернила Алексея, не освобождая от вины и Стефана. Как предательство Иуды привело к Спасению, так и измена Стефана была в некотором роде предопределена, чтобы, согласно божьему замыслу, восславить Бога и его воинство: «Если, действительно, император Алексей, явившись, одержал бы победу над турками, то победа была бы отдана его народу, а не воинству Бога; она была бы приписана грекам, сильным числом своим, а не франкам, сильным своей доблестью»[420]. Следовательно, необходимо было, чтобы все произошло именно таким образом.

Третьего июня Боэмунд стал хозяином Антиохии, но на какое время? Как можно было выстоять перед огромной армией турок? Ведь она осаждала крестоносцев под стенами города, над которым возвышалась цитадель, тоже принадлежавшая врагам; турки ввели в нее новые войска, тогда как «Христово воинство» оказалось без помощи, а продовольствие таяло на глазах. Провизия, находившаяся в городе или привезенная из гавани Святого Симеона, вскоре была израсходована, пущена по ветру в эйфории победы[421]. Помимо этих опасностей стану крестоносцев угрожал раскол из-за ссоры, вспыхнувшей между Боэмундом и Раймундом Сен-Жильским[422]. Случаи бегства участились, и все, казалось, было потеряно…