Боец

Маша испугалась, дернулась, словно в руках у нее оказалась ядовитая гадина, поспешно открыла дверцу машины и выбросила пистолет в высокую траву.

«Приора» сорвалась с места и понеслась по трассе, обгоняя попутные машины.

— Ты что, стрелял из него? Откуда взялось оружие?

На вопросы Маши Павел раздраженно дернул головой — он никак не мог совладать с собой после совершенного.

— От верблюда!

Он нервно включил радиоприемник, покрутил настройку, надеясь найти какую-нибудь расслабляющую музыку, но рука сама остановилась на канале местной радиостанции. Восторженный баритон ведущего излучал нескрываемую радость от того, что он вещал в эфир:

— Сенсационное преступление! Друзья мои, наконец-то и у нас случилось то, что останется в истории России! Прямо на глазах сотен избирателей из окна заброшенного дома был застрелен кандидат в губернаторы Козовский Юрий Антонович. Все в шоке! Оперативные мероприятия по задержанию киллера и операция «Перехват» пока не принесли результата…

— Мне надо выйти, — простонала Маша, прикрывая рот ладошкой. — Мне дурно. Меня сейчас вырвет!

Павел притормозил. Чистоплюйка. Какое ей дело до неизвестного негодяя, который испустил дух! Сейчас объявит ему, что больше не хочет с ним иметь дела!

Маша открыла дверцу и тут же выблевала на обочину, потом, громко дыша, откинулась на спинку сиденья.

— Поехали.

«Приора» быстро набрала скорость.

— Ты же подсознательно знала, что Поборник умрет, почему такая реакция? — зло спросил Павел, глядя вперед — на стелящееся полотно трассы.

— Меня стошнило не от того… Это от бензина. Терпеть не могу такую вонищу!

Павел не замечал никакой вони в салоне. Маша явно говорила неправду.

Он съязвил:

— Может, ты беременна? Твой любимый санитар из психушки накапал, а?

Маша мотнула головой, совершенно не обижаясь на слова Павла:

— Нет. Санитар ни при чем — у меня всегда была аллергия на запах бензина, керосина… В общем, нефтепродуктов. Аллергия на нефтепродукты… На вонь, которую они источают…

— Испускают? — уточнил Павел.

— Пусть испускают, мне все равно, — согласилась Маша.

Она выглядела больной, усталой и опустошенной. Это летнее приключение стало для нее настоящим испытанием. Была ли она готова к нему?

Павел взвился:

— Что же не обвиняешь меня?! Или я, в твоих понятиях, ничего страшного не совершил?! Грохнул мужика, и ладно?!

Маша не отозвалась. Смотрела вперед через лобовое стекло на несущееся навстречу полотно трассы не мигая. Ее подергивало от нервных переживаний, но она молчала, стиснув зубы.

Павел поразился — какой сильный человек эта маленькая, хрупкая девушка.

Господь послал русскому народу самую главную козырную карту в грязной игре за выживание — очень слабых, но самых сильных женщин. Россия — страна женского начала, и потому непобедима. Убей всех мужчин, и русские женщины из любого иностранца сделают русского, и все иностранные орды станут русскими. С русскими женщинами лучше не связываться — это такие слабые, но очень сильные создания! С ними не поспоришь!

Павел вел машину и злился. Злился на себя. Дурак он, полный дурак! Почему он поступил так, придумал себе что-то? Можно же было поступить иначе, не переходить черту, за которой обратного пути уже не бывает. Наверное, так страдал от страха Юлий Цезарь, когда перешел со своими жалкими легионами через Рубикон, и двинулся на Рим. Выбора уже не было, и было очень страшно. И возможности повернуть уже не существовало. Только вперед! Теперь для Павла оставался лишь этот девиз: «Только вперед!» Отметать все сомнения и двигаться, не разъедая себя сомнениями. Только вперед! Только вперед! Другого варианта уже не оставалось… Что ж, он пройдет свой путь до конца!

Маша посмотрела на Павла вымученно, объяснила ему его терзания:

— Ты же Боец. Ты не мог поступить иначе…

— Боец. — Павел зло усмехнулся. — Боец…

✽ ✽ ✽

Они вернулись в родной город, вернулись домой. Мчаться куда-то дальше, чтобы лишить жизни очередного Поборника, эмоциональных сил уже не было. Пришло опустошение. Ничего не хотелось. И вся дальнейшая жизнь теперь представлялась трагической и страшной.

Затормозив у дома Маши, Павел подождал, пока она вошла в свой подъезд. Надо было ехать, но он не спешил. Маша снова вышла:

— Езжай.

— Все, значит? — зло выкрикнул Павел, наполняясь обидой.

Он не хотел ее терять, он вдруг понял, что должен всегда быть рядом с ней. Не потому, что боялся, что она вскоре морально сломается и побежит в полицию с доносом на него, жестокого убийцу-психа, нет, она никогда не расскажет о его злодеянии. Просто он вдруг физически ощутил, что любит ее. После страшного стресса, ослепившего его разум, он как-то сразу определился, кто он и как должен жить. Прошлое теперь его не интересовало.

Маша смотрела странно.

— Что молчишь? — спросил он надтреснутым от волнения голосом.

— Мне надо сходить в больницу.

— Зачем?

— Я отпрашивалась на неделю, теперь придется просить, чтобы совсем уволили.