Боец особого назначения

Потом началась война, и стройка заглохла окончательно. Так и не довел ее Джохар до конца, потому что 21 апреля девяносто шестого года в мире на одного диктатора стало меньше. Две российские ракеты разметали чеченского Наполеона в прах…

Но снова повезло чеченцам. Ельцин окончательно отошел от дел, сосредоточившись на «работе с документами» и перетасовке своей номенклатуры. А те, кто за его спиной нажили на войне миллиарды, не хотели терять золотоносной «офшорной зоны», в которую превратилась разоренная войной республика. И подписал генерал Лебедь Хасавюртовские соглашения. И как бы наступил мир…

А вот на пленных солдат, брошенных в мясорубку бессмысленной, как оказалось, войны, всем было наплевать. И на их матерей, съезжавшихся в Чечню со всей России в надежде вызволить из рабства своих детей. Что до них «миротворцам»? Лес рубят, щепки летят…

В девяносто седьмом году постройка дороги Итум – Кале-Шатили снова была в полном разгаре. Замысел мятежного Джохара претворялся в жизнь – правда, немного в другом виде…

Над воротами Освенцима было написано: «Каждому свое». Над воротами концлагеря имени Джохара Дудаева под Итум-Кале надпись была короче: «Добро пожаловать в ад».

Великая чеченская стройка требовала много рабочей силы. К осени девяносто седьмого года в концлагере содержалось пятьсот рабов – военнопленных, гражданских строителей и матерей солдат. Преданных и проданных своей страной…

Они были обречены на адские муки и безвестную смерть. Но никому не было до них дела. Россия велика, что для нее пятьсот человек? Пылинка, которую стряхивают с сапога. Тем более приближались выборы.

А чтоб тебя заметил электорат, мыслить надо глобально. В мировом масштабе. Пообещать омыть сапоги в Индийском океане. Или на защиту братьев-славян в Югославии встать стеной. Или порвать тельняшку на груди за Севастополь…

И политики обещали, вставали, рвали… А узники в Итум-Кале гнили заживо и умирали. Не в Югославии, Севастополе или далекой Индии. А в России, на своей территории. Но никому не было до них дела.

Все о них позабыли, и только природа скорбела о них. И плакала вместе с ними. Капли холодного дождя хлестали по баракам охраны, по «колючке», по крышам «волчьих ям», в которых содержали узников…

Над концлагерем имени Джохара Дудаева вставал тоскливый осенний рассвет. Гоблины-охранники зашевелились, и вскоре над лагерем разнесся волчий рык:

– Подъем!

Кричал Апти Байсогулов – начальник смены охраны. Садист по призванию. Жизнь узников и так была адом, но смена Апти была адом кромешным.

– Подъем, козлы! На выход! – разнеслись в разных концах лагеря крики подчиненных Апти.

Бывшие трактористы, строители, колхозники и мелкие служащие, они упивались своей властью. Война сделала их людьми – в их понимании. На самом же деле она превратила их в нелюдей. Но гоблины об этом не задумывались. Они упивались своей властью и сгоняли замученных узников на плац – под холодный осенний дождь.

Рычал Апти Байсогулов, подвывали его подчиненные. Им вторили простуженными голосами злобные кавказские овчарки. На плацу вырастали шеренги рабов. Когда все было закончено, Апти побежал к отдельно стоящему вагончику. Его лицо приняло подобострастное выражение, ноги сами по себе согнулись…

В вагончике жил начальник лагеря – Хункар-паша Гериев. Большой человек – дальний родственник самого Масхадова. От него в лагере зависело все – и жизнь Байсогулова в том числе.

Поэтому Апти поскребся в вагончик, словно мышь, и, согнув спину, нырнул внутрь. Через пару минут дверь снова распахнулась. Первым на пороге показался Апти. Он поспешно раскрыл огромный зонт и почтительно отступил в сторону. Секунду спустя под зонт шагнул Хункар-паша.

Даже на фоне согнутого в три погибели Апти начальник лагеря выглядел жалким карликом. Метр шестьдесят роста, хилое телосложение и обезьянье морщинистое личико…

Уродец выпрямился и зашагал к плацу. На ногах его блестели импортные сапоги с узкими голенищами. Брюкам Хункар-паша предпочитал галифе. Его хилый торс был украшен камуфляжной курткой, а голова – фуражкой с высокой тульей. В правой руке начальник лагеря держал шомпол от «АК»…

Жалко выглядел Хункар-паша, как персонаж безумного спектакля. Собственно, он им и был. Только по воле некоторых высокопоставленных российских деятелей спектакль затянулся. И убивали в нем по-настоящему…

Хункар-паша приближался к плацу, за ним семенил сгорбленный садист Апти с зонтиком. А глаза сотен узников были прикованы к шомполу в руках начальника лагеря. Этот шомпол Хункар-паша носил с собой не зря. Насмотрелся фильмов про концлагеря и старался походить на немецких офицеров.

Лил дождь, барабанил по зонту, осыпал брызгами блестящие сапоги Хункар-паши. А тот был мрачен. И зол.

Остановившись посреди плаца, уродец окинул шеренги взглядом. Потом стукнул шомполом по ладони левой руки и рявкнул:

– Вчера я разговаривал с самим президентом! Он недоволен, козлы! Первый караван должен пройти через ущелье до зимы. А у вас опять обвал на пятнадцатом километре!

На этом месте Хункар-паша умолк и обвел шеренги взглядом. Шеренги безмолвствовали.