— Да, еще, Клаус… Она — полячка и думает, что я — поляк. Не разубеждай ее — знаешь же, что поляки к немцам не слишком хорошо…
Старик снова закивал и приглушенно задребезжал мне на ухо.
— Ты прав, Вольф… Не стоит пока правду открывать. Только не унывай. Радуйся, что ты не русский. К русским они еще хуже…
Я совсем понурился. До того сник, что даже скрыть этой мрачности не смог. Старик утешительно похлопал меня по предплечью — до моего плеча ему, скрюченному артритом, просто не достать.
— Не горюй, Вольф… Вскружишь ей голову — забудет про все, как ты. Она ведь тебе голову вскружила — вижу я все, Вольф. Только зря ты ее сюда привел. Место здесь мрачное.
Старик, вдруг что-то сообразив, взглянул на нее, на меня.
— Вольф… А ты не оттуда ее?..
— Оттуда, Клаус. Только давай об этом позже — устал я.
— Ты был там…
— Был. Только давай — позже.
— Ты ушел…
— Пришел и ушел — как обещал.
— Она была одна, Вольф? Другие были?
— Были, но забрать смог только ее одну.
— А остальные, Вольф? Что с ними?
— Не знаю, старик. Не знаю… Они теперь округу зачищают — следы заметают. Давай позже. Я, и правда, устал… и еще — задело.
— Тебя ранили, Вольф?
— Несильно.
— Дай посмотрю…
— Только руки почисть как-то… и — спиртом протри.
Скинул куртку и обернулся к девушке, так и сидящей в углу, в одеяле.
— А ты не смотри.
Она вдруг стянула с лица одеяло и слабо улыбнулась мне.
— Ты же смотрел, когда я просила не смотреть. И я — буду…
Сердце снова застучало, в голове снова засияло.
— А ты мстительная, как я смотрю, Агнешка. А крови не боишься?
Она улыбнулась уже открыто и покачала головой.
— Не боишься крови — тогда не боишься и крыс.
Сунул ей в руку едва живого зверька — испуганного и затихшего.
— Держи давай. Зверь дыма надышался и нахлебался воды. Это не так страшно — живучие они, крысы. Такие же, как я. Только ты все равно — позаботься о звере. Как обо мне.
— Я не знаю, что мне с этой крысой…
— Не отпускай. Посади в коробку пока и присматривай. Не забывай — тебе этот зверь жизнь спас. Как я. Ясно?
Агнешка забрала зверька у меня из рук, в изумлении рассматривая его. А я стал думать — можно мои раны пластырями склеить или шить придется. Похоже, — шить надо. Черт… И ребро еще осадило.
— Клаус, ты шить умеешь?
— И шить, и штопать, Вольф… Я все умею.
— Тогда — шей.
Клаус долго колупался в какой-то коробке и, наконец… подхватил мою куртку.
— Клаус… Меня шей!
Старик растерялся, и нитка с иголкой заходили в его руках ходуном.
— Ты что, Вольф? Я не могу… Тебе к врачу надо…
— Какой врач?! Давай иглу!
— Ты что, будешь?..
— Буду. Было уже такое. Не так это и трудно. Иглу согнуть, на огне прокалить, нитку — в спирте смочить, и сойдет.
Я вдруг глупо ухмыльнулся, уставившись на Агнешку.
— Я и пулю достать могу так… Раз между ребер застряла — я ее ножом подцепил и…
Агнешка вдруг рассмеялась — так тепло и весело, что меня… будто огнем обдало.
— Хвост передо мной распускаешь?
— А как же? Сказал же, что хочу я тебя. Пока не поверишь — придется распушать хвост.
Она мило, можно считать нежно, улыбнулась мне…
— Хвост не распушают, а распускают.
— Орлы — расправляют, волки — распушают. Я и так, и эдак могу.
— А как же скромность? Или скромность не входит в список твоих достоинств?
— Конечно, входит. Как и все остальное.
Глава 28
Клаус надо мной стал смеяться — и не тихонько, а открыто. Агнешка еще насторожена. Я понял, что она — смела и сильна духом, только ей пришлось пройти такие тяжкие испытания. Чтобы раны стянулись рубцами, чтобы следы сгладились, — нужно время. Она запугана и скована, как каждый после длительного и жесткого заключения. Пока еще ее пугает каждая моя неосторожная резкость. Но она стала спокойнее. И ко мне, кажется, начала привыкать. Гордо вскидывает голову в ответ на каждую мою необдуманную грубость, но, в общем, со мной обходиться заметно терпимее. Порой замечаю и первые проявления признательности. Получив от нее еще достаточно скупую благодарность, я не только перестал обижаться, но и — просто одурел. Не спал всю оставшуюся ночь. И теперь не нахожу себе места. Я заперт в духоте со своими жуткими желаниями и мечусь в тесноте, как тигр в клетке. Рядом с ней находиться просто невыносимо, но и от нее я никуда и никак.
Глава 29