Подполз к валяющемуся на полу боевику, опираясь на локти. Уверен, что ударом ему шею сломал, — только я должен убедиться точно. Когда я склонился над ним и всмотрелся в его лицо, проверяя, дышит он или нет, оказалось, что он… Молодой совсем — просто мальчишка… Черт… Еще и живой. Еще живой… Отшвырнул локтем его разряженное оружие. Постарался схватить его нож. Только не смог сцепить на рукояти ножа посиневшие пальцы — не получилось даже ножны расстегнуть. Пришлось растирать руки, присматривая за ним, — за этим умирающим мальчишкой. Я отключил его крепко — раз он, распростертый в кислотной луже, не орет, и прослежу я его зорко. До самой смерти взглядом провожу, как до дверей.
Парнишка открыл глаза, еще не осмысленно осматриваясь. Припер ему грудь коленом, придавил сапогом руку — другую руку ему разъело до кости, так что трогать ее не стал, а продолжил растирать себе запястья. Он остановил на мне глаза — смотрит на меня в упор со злобой зверя… со злобой загнанного в угол зверя. Смелый вообще мальчишка — его мозги, видно, полностью промыты бесстрашием и бессмертием бойца этой треклятой пустыни. Только и его пугает гибель… Как бы храбро мы к смерти ни подходили, входить в нее страшно каждому из нас… всегда страшно, каждому.
Решил не проверять — начнет он орать от боли или будет упорно молчать. И ждать, когда он начнет четче чувствовать разъедающую его тело боль, не стал. Сцепил пальцы на рукояти его ножа и криво полоснул неверной рукой по его горлу. Звериный страх и злоба в его глазах угасли, но глаз он так и не закрыл, смотря на меня в упор и мертвым. Он не первый мой противник, продолжающий противостояние и после смерти, надеясь, что останется со своей ненавистью в моей памяти, со своим страхом — в моих снах. Правильно он надеется — таких, как он, я помню. И «волкам» снятся сны.
Посмотрел на англичанина, с трудом представляя, как я поднимусь на ноги и перережу веревку. Осторожно встаю. И разгибаюсь — небыстро, чтобы на сердце сразу нагрузку не давать большую — оно и так от боли бьется часто, как отбойный молоток. Я дышу слишком поверхностно и неровно, стараясь не травмировать ожог, но сердцу такого дыхания не хватает. Стараюсь вдыхать глубже и ровнее, хоть грудную клетку и рвет на куски с каждым вдохом.
Медленно подошел, а веревку резанул резко. Ричард свалился рядом со мной. Встряхнул его, с вида уже не живого.
— Живой?! Вставай давай! Выбираться нужно! Живей!
Ричард никак не включается — он открыл глаза и старается сосредоточиться на мне, только пока безуспешно.
— Давай же… Соображай! Сосредотачивайся! Живой ты! Живой, Ричард! Свободны мы! Давай же!
— Связь…
— Да у них здесь нет никакой связи. Здесь только через спутник связаться можно. А они технику с собой забрали.
Англичанин приподнял голову, придерживаемую моими изодранными руками.
— А рации?..
— Ничего нет. У бойца раненого была — только он с рацией заодно в кислотную лужу упал. Нет ничего теперь.
— А коробки?
— Позже посмотрим. А сейчас подожди, ложись — я воду притащу.
Ричард судорожно сцепил руки на прозрачной, полной воды бутылке — только пробку скрутить не смог — у него с руками тоже не порядок.
— Никогда не думал, что можно умереть от жажды из-за того, что не можешь открыть бутылку.
— А я и не думаю.
Пробил пластик ножом, зажал дыру и передал бутылку британцу. Залились мы с ним до тошноты, только сухость в горле никуда не делась. Принялись наскоро промывать раны — и у меня, и у него раны на жаре нагноились быстро.
— Ричард, без антибиотиков мы и суток не протянем.
— Мы и с ними не протянем…
Промолчал, только подумав, что он — прав.
— Медикаменты надо искать… и оружие.
— Слава, ты действительно считаешь, что нам еще нужно оружие и медикаменты? Ты думаешь, мы сможем их перестрелять?
Я поднял руки, рассматривая их отекшим, воспаленным и гноящимся глазом.
— Нет, не думаю.
Англичанин, слабо усмехаясь, повесил голову.
— Они вернутся и прикончат нас, если мы протянем до их возвращения. И никто никогда не узнает, как и где мы сгинули.
— Ричард, я не собираюсь их ждать, даже если собираюсь сдохнуть.
— А что, есть варианты?
— Нет, так будут. Вставай давай. Ящики проверим и машину. И еще… Надо найти тряпье — нарезать и руки обмотать. Только туже — а то суставы держать не будет. Давай за дело, а я пойду пока осмотрюсь.
Ворота закрыты, но не заперты — толкнул их, и они открылись. Долго осматриваться не пришлось — вокруг нет ничего. Кругом одна пустыня… Смотрю в нее так же отстраненно, как обычно — в пустой патронник. Черт… Хватит. Хватит смотреть. Пора загонять патрон в патронник и… Мы пулями войдем в эту пустыню, в эту пустоту… Вдвоем с врагом, с британцем дадим ей жару… дуплетом в грудь — одна входная, две выходных.
Вернулся, опустился на колени рядом с англичанином, схватил его за плечо так, что у него от боли челюсть свело.
— Вставай! Живей! Времени нет! Мы не знаем, когда они вернутся!
Боль согнула его, но он встал, выпрямился и отнял от обожженной груди ободранные руки.
— Слава, а что ты дальше думаешь делать?
— Идти… Ехать…
— А куда? Ты знаешь, где мы?