Боевая горничная госпожи Лешей (СИ)

— Из жалости к себе. Всё-таки человек — это социальное животное. Он хочет общения, даже если научился и привык обходиться без него. Просто отсутствие навыков выживания в обществе создаёт перекос восприятия мира, — пояснила Илега. — Оно ведёт к подмене истинных желаний понятными личности конструкциями. По сути, вместо полноценной интеграции в социум Касанэ тянулась к выступлению на сцене, как к симулякру. Героине требовалась публика. Ей было необходимо донести до неё себя. Но поскольку не существовало версии “себя”, которую зрители могли бы принять, им давали созданную с нуля личность, базирующуюся на авторских персонажах.

Русский поднял бровь и кривовато усмехнулся. Но веселье было наносным. На самом деле под маской легкомысленности скрывались попытки понять, насколько серьёзной является высказанная горничной угроза.

— Хотите сказать, что с вашей точки зрения Касанэ столь хорошая актриса именно потому, что не сумела выработать собственной персоны? Дескать, местечко вакантно для любой её версии. Персоны менять не страшно и не больно, если ни к одной из них ты не привыкла?

— Единство и борьба. С одной стороны персона защищает человека от общества, но с другой же — позволяет формировать привязанности. Но когда основная персона ускользающая, создана для уклонения от любого общения и отпугивании потенциальных инициаторов контакта, привязанностей просто нет, — Илега запустила в волосы Морозницы уже две руки и теперь старательно массировала кожу головы витры. — Или же их столь мало, что на поддержание почти не тратится ресурсов. Касанэ может отбросить то, за что другие держатся. То, что для окружающих — самоцель, для неё — лишь инструмент. И наоборот. Это вне всякого сомнения позволяет ей действовать эффективней. Не находите?

Горничная больше не оглядывалась, а потому не могла заметить малейших изменений в мимике собеседника. Впрочем, это всё равно мало что дало бы. Олег Елецкий слишком хорошо контролировал себя. По его лицу было сложно что-то прочитать.

Другой вопрос, что Илега могла бы попытаться угадать, что происходит у неё за спиной. Девушка намеренно обратилась к чертам своего собеседника, причём тем, которые общество считает постыдными, а сам дворянин — полезными. И, видать, этот укол обошёл защиту. Скорей всего русский перебежчик сейчас пытался выиграть время на ответ, спрятавшись за эксплуатацией какой-нибудь спасительной привычки. Кто-то потирает нос, а кто-то — внезапно обнаруживает расстегнувшуюся пуговицу на рукаве.

И тут на сцену со свойственным ему изяществом заявился Вик.

— Человек-актриса, — улыбнулся некромаг печального образа. — Это ли не мечта для агента, не находите? Ей не особо интересно то, что не связано напрямую с профессиональной деятельностью. Она поддерживает общение с коллегами, потому что так принято, но не более того. Её “милые слабости” не помешают выполнению задач. А всё потому, что работа и есть её “милая слабость”.

Пан Елецкий задумчиво хмыкнул.

— Но кроме агентов в театре великое множество других работников. Иные лицедеи, режиссёры, мастера по декорациям, осветители… не станет ли для них губительным сияние примы?

— Для кого-то — вне всякого сомнения станет, — присоединился к беседе Лукан. — Но примы — такие странные редкие животные, что не исчезают бесследно. Либо театр принимает её и становится центром паломничества сотен тысяч страждущих узреть звезду воочию, либо её переманивают другие.

Илега отвлеклась от довольной Морозницы и перевела взгляд на последнего оратора. Того, на удивление, интересовали не два женских манекена, слившихся в сладострастном поцелуе, а стоявшая метрах в тридцати правей, у совсем другой мизансцены, посвящённой иной пьесе, группка представителей компартии ЕССР.

Пан Елецкий снова усмехнулся, но как-то горько.

— А помешанной на работе приме всё равно, где блистать. Она споросёнкопётрит в иной театр, а за ней уйдут зрители и те, кто будут видеть в подобном сотрудничестве перспективы. А родная сцена придёт в запустение и покроется пылью.

Лукан неспешно перевёл взгляд на перебежчика.

— А стоит ли жалеть о родной сцене?

Тот покачал головой.

— Нет. Определённо нет.

Затем он остановился, нашёл взором лицо молчаливого Гало и медленно, многозначительно кивнул.

Пуфя уверенно кивнул в ответ, а затем быстро стрельнул глазами в сторону Айярры. Та всё поняла и полезла за мобильным, дабы подать сигнал союзникам.

Аккурат в этот момент по коридорам пронёсся звук, который до сих пор ассоциировался у Илеги с гулом похоронных колоколов.

— О! — пан Елецкий бодро хлопнул в ладоши. — А вот и первый звонок! Если у вас были какие-либо планы, поспешите с ними разобраться. А потом я вас приглашаю в свою ложу.

Русский шагнул к своей жене и горделивым жестом обнял её за талию.

— У нас лучшие места.

Это замечание заставило лик пани Елецкой-Червонице просиять. Улыбка перестала быть натянутой. В ней появилась естественность. Пусть это и естественность властолюбия и гордыни.