Боевая подготовка СМЕРШа

Маленков и Рюмин, член политбюро ЦК и рядовой клерк из следственной части МГБ, всю ночь «полировали» окончательный вариант заявления — они его переписывали не менее десяти раз! А на утро следующего дня Маленков лично понес на доклад вождю документ «особой важности», документ, который тоже был нужен Сталину.

Созвонившись и получив санкцию через Поскребышева на визит к Хозяину, Маленков с порога проскрипел:

— Иосиф Виссарионович, снова неполадки в МГБ. Это мягко сказано, — вскрылись преступления.

— Что еще там натворили… кто? — со сталью в голосе спросил Сталин.

— Абакумов замахнулся на власть…

— Ка-а-ак?! На какую власть?

— Мне передали вчера вечером документ — обращение к вам следователя по особо важным делам МГБ подполковника Рюмина. Молодой мужик, но разобрался в ситуации, — щебетал Маленков, протягивая документ Сталину.

Вождь бросил сердитый взгляд на визави после прочтения документа по диагонали:

— Мне думается, такие люди, как Абакумов, не должны возглавлять Министерство безопасности страны, — наливался злостью Сталин. — Сгною мерзавца. Я его породил… и доверял…

— Согласен с вами, товарищ Сталин. Этот негодяй, чувствуется, замахнулся на вашу должность, на политбюро, на Правительство.

— Что-о-о, ё… его мать, готовил заговор? — сверкнул зелеными оливками глаз Хозяин. — Подключить надо немедленно прокуратуру для прояснения всех шагов заговорщика и его сподвижников.

— Будет сделано, — привстал Маленков. — Свяжусь с Сафроновым…

Как писал А.В. Киселев в книге «Сталинский фаворит с Лубянки» о Е.П. Питовранове, предугадать реакцию Сталина было несложно — любая информация, содержащая даже отдаленный намек на угрозу его жизни, мгновенно приводила его в ярость. В таких случаях он совершенно терял самообладание и поносил заговорщиков самой грязной матерщиной. На это тоже делали ставку фальсификаторы.

* * *

Маленков ушел, а Сталин решил более вдумчиво прочесть обращение. Он стал читать:

«2 июля 1951 г. Совершенно секретно

тов. СТАЛИНУ И.В.

От старшего следователя МГБ СССР подполковника М.Д. Рюмина.

В ноябре 1950 г. мне было поручено вести следствие по делу арестованного доктора медицинских наук профессора Этингера. На допросах Этингер признался, что он является убежденным еврейским националистом и вследствие этого вынашивал ненависть к ВНП(б) и советскому правительству.

Далее рассказав подробно о проводимой вражеской деятельности, Этингер признался также и в том, что он, воспользовавшись тем, что в 1945 г. ему было поручено лечить тов. Щербакова, делал все для того, чтобы сократить последнему жизнь.

Показания Этингера по этому вопросу я доложил заместителю начальника следственной части тов. Лихачеву, и вскоре после этого меня и тов. Лихачева вместе с арестованным вызвал к себе тов. Абакумов.

Во время «допроса», вернее, беседы с Этингером тов. Абакумов несколько раз намекал ему о том, чтобы он отказался от своих показаний в злодейском убийстве тов. Щербакова. Затем, когда Этингера увели из кабинета, тов. Абакумов запретил мне допрашивать Этингера в направлении вскрытия его практической деятельности и замыслов по террору, мотивируя тем, что он — Этингер — «заведет нас в дебри».

Эдингер понял желание тов. Абакумова и, возвратившись от него, на последующих допросах отказался от всех своих признательных показаний, хотя его враждебное отношение к ВКП(б) неопровержимо подтверждалось материалами секретного подслушивания и показаниями его единомышленника арестованного Брозолимского, который, кстати сказать, на следствии рассказал и о том, что Этингер высказывал ему свое враждебное отношение к тов. Щербакову.

Используя эти и другие уликовые материалы, я продолжал допрашивать Этингера, и он постепенно стал восстанавливаться на прежних показаниях, о чем мною ежедневно писались справки для доклада руководству.

Примерно 28–29 января 1951 г. меня вызвал к себе начальник следственной части по особо важным делам тов. Леонов и, сославшись на указания тов. Абакумова, предложил прекратить работу с арестованным Этингером, а дело по его обвинению, как выразился тов. Леонов, «положить на полку».

Вместе с этим я должен отметить, что после вызова тов. Абакумовым арестованного Этингера для него установили более суровый режим и он был переведен в Лефортовскую тюрьму, в самую холодную и сырую камеру. Этингер имел преклонный возраст — 64 года, и у него начались приступы грудной жабы, о чем 20 января 1951 г. в следственную часть поступил официальный врачебный документ, в котором указывалось, что «в дальнейшем каждый последующий приступ грудной жабы может привести к неблагоприятному исходу».

Учитывая это обстоятельство, я несколько раз ставил вопрос перед руководством следственной части о том, чтобы мне разрешили по-настоящему включиться в дальнейшие допросы арестованного Этингера, и мне в этом отказывалось. Кончилось все тем, что в первых числах марта Этингер внезапно умер, и его террористическая деятельность осталась нерасследованной.