Боевая рыбка

"Флэшер" отправилась в свое шестое боевое патрулирование 27 января 1945 года. Фил был с нами, большая фотография Дорри висела над его койкой, но Снэп Коффин задержался, чтобы вставить зубы. Эдди Эткинсон, в мрачном настроении от недавней вести о смерти брата в боевой операции в Индии, занял место Снэпа в качестве инженера-механика и офицера погружения, а Боб Харнер, молодой выпускник школы подводников, занял место Эдди в качестве интенданта и помощника офицера-торпедиста.

При всей срочности дел адмирала Файфа, когда мы отправлялись в этот раз, наши взоры были откровенно устремлены на Мэри-Айленд. Мы знали, что в конце этого похода мы придем в Пёрл-Харбор и, следовательно, на судоремонтный завод для производства ремонта, что потребует по меньшей мере два с половиной месяца. И все мы получим тридцатидневный отпуск. Это была чудесная перспектива, в то же время это действовало деморализующе. Я знал, что, как только мы выйдем в атаку, внутренний голос будет мне нашептывать: "Будь осторожен, когда все это кончится, ты отправишься домой".

Я все больше привыкал к одиночеству командира. Как бы ни мало было подразделение, командир стоит несколько особняком от других офицеров. Независимо от того, насколько они были хорошими или насколько дружелюбен капитан, всегда существует напоминание о различии в ответственности, когда они говорят: "Есть, сэр", или в том, как они произносят «командир». Так и должно быть, но иногда оставляет у человека некоторое чувство опустошенности.

Ничегонеделание это подчеркивает. Большая часть времени на подлодке в походе проходит без событий, и для командира, освобожденного от каждодневной рутины, время течет медленно. Я оторвался от своих занятий, чтобы пообщаться с Филом и пригласить его сыграть в крибидж, чтобы отвлечь его от дум о Дорри. Но даже у Фила было больше обязанностей, чем у меня, и скука усилилась, в то время как мы шли в район патрулирования.

Дни для меня стали проходить как по шаблону. После того как мы миновали пролив Ломбок — на этот раз без приключений — и были уже в неприятельских водах, я оставлял распоряжение на ночь в вахтенном журнале, чтобы меня вызвали в пять тридцать, примерно за полчаса до дневного погружения. Вахтенный офицер вызывал меня утром, я поднимался и сонно карабкался на мостик, чтобы оглядеться и поговорить, и, наконец, когда доклады все еще продолжали поступать, он рапортовал:

— Все в норме, мы готовы к погружению.

Я направлялся вниз к люку со словами:

— Хорошо, погружайте лодку, — чувствуя себя немного бесполезным, в то время как он давал сигнал к погружению.

Затем я шел в кают-компанию, чтобы съесть завтрак и попытаться расписать свой день по порядку. Если день был действительно спокойным, я шел спать. Спать было спокойнее, когда мы находились в подводном положении, потому что была полная безопасность, и с хорошим вахтенным офицером у перископа я знал, что нас не ждут сюрпризы. Через пару часов сна я вставал, немного читал, беспокоился по поводу своей склонности есть слишком много конфет и орешков, писал Энн и искал случая сыграть в крибидж. Иногда я отдавал распоряжения о проведении тренировочных занятий. Но большинство моряков «Флэшер» были теперь уже такими опытными, что в этом вряд ли была особая необходимость.

Я часто проходил по лодке, разговаривал с людьми, немного шутил с ними, пытаясь поддерживать у них "чувство лодки". Я читал книги Ли «Лейтенант» и "Адмирал океанских просторов" и слушал Пятую сонату Бетховена на высококачественном граммофоне. Существует миф о том, что подводники регулярно делают ритмическую гимнастику, чтобы поддерживать форму в походе, но я уверен, что любой офицер, который попытался бы заставить ввести в обиход ритмическую гимнастику на субмарине, был бы высмеян всеми на лодке. Конечно же я никогда не пытался этого делать.

В офицерском жилом отсеке было четыре каюты и койка, которую можно было разложить в кают-компании. У нас было девять офицеров — по двое на каюту, а бедному Эдди Эткинсону приходилось делить каюту со мной. Помещения на лодке ничтожно малы, и очевидно, что в том, чтобы делить каюту с командиром, нет никакого преимущества.

Дневное время — самое бедная событиями часть суток. С наступлением темноты вахтенный офицер докладывал вниз, что мы готовимся к всплытию, и лодка как будто оживала. Звучал сигнал к всплытию, высокое давление нагнеталось в главные балластные цистерны, и с сигналом ревуна корабль начинал подниматься на поверхность. Когда глубиномер показывал, что самый верх люка боевой рубки поднимается из воды, он открывался. Тогда я поднимался на мостик, потому что это был момент, когда могла произойти всякая неожиданность.