Боевая стая

– Да. В этом случае они могли бы и вступиться за нас. Но… Я опять же делаю ударение на словах «могли бы». А могли бы и не вступиться. Это вопрос не в моей компетенции, и даже не в компетенции стаи красных волков. Перешагнуть устойчивый многовековой рефлекс для красного волка очень сложно, как и для любого другого животного. Но у разных особей отдельные рефлексы развиваются по-разному. Я не могу предположить, как не могу и просчитать, насколько этот рефлекс силен в каждом отдельно взятом красном волке. Знаете, у моего знакомого была охотничья собака, мирный сеттер. Это даже не сторожевая собака и уж совсем не волкодав. В последнее время часто пишут про волкодавов и про бойцовских собак, как они кусают и даже убивают людей. А тут простой сеттер, охотничья собака. И хозяину пришлось его пристрелить, потому что этот сеттер многократно кусал и его самого, и членов его семьи. Сильно покусанный ребенок стал последней каплей. Что с собакой произошло? У нее был заторможен тот самый рефлекс уважения к человеку. А у диких животных этот рефлекс развит многократно слабее. Но как он сработает в какой-то конкретной ситуации, я даже предположить не могу. Хотя в состоянии предсказать, что животные вступятся за того человека, которого они любят. Волк, настоящий серый волк, и тот, я слышал, способен на любовь к человеку. А уж красные волки, которые по сути своей являются собаками, способны не только любить, но и собой, как все собаки, жертвовать за того, кого любят. Но, опять же, я не знаю, насколько сильно развит у красных волков рефлекс уважения к человеку. – Профессор посмотрел на часы и постучал пальцем по циферблату, намекая Шереметеву, что их беседа затянулась:

– Мне до отъезда следует еще кучу всяких дел переделать.

– Я понимаю. Не буду вам мешать, – поднялся капитан.

Как-то сама собой вдруг открылась дверь во вторую комнату, откуда Идрисов приносил карту. Видимо, движение капитана вызвало такую реакцию. Там, за дверью, все так же светился монитор компьютера, и отчетливо было видно изображение карты. Но Григорию Владимировичу показалось, что карта слегка сдвинулась в сторону. Часть ее показывала то же самое, что и раньше, а часть – новое место. Да и монитор, как монитор любого компьютера, когда на нем какое-то время не работают, должен был перейти в спящий режим и выглядеть полностью черным.

Кто-то был в той комнате. Кто-то работал за компьютером…

8

Выйдя из подъезда, Григорий Владимирович бросил короткий оценивающий ситуацию взгляд в сторону. Светло-голубых «Жигулей» у последнего подъезда уже не было. По правде говоря, там, наверху, капитан подумал, что в соседней комнате находился кто-то из этой машины. Даже подозревал, что там были оба бандита. И когда профессор провожал его до двери, весь напрягся готовый, услышав за спиной движение, выхватить пистолет и выстрелить. Перед дверью Григорий Владимирович все же не выдержал и обернулся. Кроме Идрисова, его никто не провожал, а сам профессор внешне не выглядел человеком, способным на опасные действия, он головой опасен, а не руками и ногами. Умного человека опасаться следует больше, чем умелого бойца, потому что умный человек способен устроить ловушку, в которой любой, даже самый опытный боец может оказаться в беспомощном положении. Но на этот раз все обошлось. Как человек умный, Идрисов понимал, что в своей квартире предпринимать активные действия против Шереметева нельзя. А вот что дальше будет – это уже совсем другой вопрос.

Там же, у двери, Шереметев оценил сейфовый замок. Для специального наборного ключа, инструмента профессионального разведчика, такой замок сложности не составляет. Люди по незнанию тратят большие деньги на сохранение своего имущества, но не догадываются, что труднее всего открываются самые простые замки, сделанные по индивидуальному заказу. А все стандартные замки с различными наворотами для умелого человека не являются препятствием. Замок на двери профессора вызвал у капитана легкую блуждающую улыбку. Такой легко поддается обыкновенной наборной отмычке[8], работать с которой Шереметев обучался. Сам Идрисов, естественно, если и заметил эту улыбку, смог бы догадаться о ходе мыслей Григория Владимировича, только прочитав их. А это он умел. И потому Шереметев, когда о чем-то думал в профессорской квартире, старался не создавать в голове зримые образы.

Старший прапорщик Николай так и стоял у машины с автоматом наизготовку, только к общей картине добавилась сигарета во рту. Как человеку, никогда в жизни не пробовавшему курить, Шереметеву табачный дым был неприятен. Николай знал это и быстро затоптал сигарету, даже громко продышался раскрытым ртом, чтобы весь дым «выдохнуть». Ствол его автомата тем не менее все так же косо посматривал по сторонам, готовый разразиться огненной бранью.

– Кто в «Жигулях» уехал? – подходя, спросил его капитан.

– Мужчина. Один. Не «костяная нога». Невооруженный. По крайней мере, внешне.

– «Костяную ногу» не видел?