Боевое Знамя

Капитан Хадсон, адъютант генерала Ли, ожидающий возможности сопроводить генерала Джексона на встречу с командующим армией, смотрел на грузную знакомую фигуру и гадал, был ли когда-нибудь в истории войн столь малопривлекательный командующий. Борода генерала была нечесана, а одежда выглядела хуже, чем форма солдат. На нем был старый голубой сюртук, мало похожий на военный по покрою, но выцветший и залатанный, а в качестве головного убора Джексон использовал поношенную военную фуражку с засаленными краями, которую натянул низко на лоб.

Его неуклюжая пегая лошадь обладала слишком большой головой и острыми коленями, а огромные башмаки генерала торчали из ржавых стремян, висящих на чиненых кожаных ремнях. Помимо грозной репутации, вид военачальника генералу придавала его неподвижная поза, он сидел на своей лошади с прямой спиной и высоко поднятой головой, но потом, словно чтобы специально испортить свою военную стать, он медленно и безо всякой необходимости поднял левую руку, пока она не оказалась выше его грязной фуражки. Он задержал ее там, словно в поисках благословения Господа.

По полю шли трое обреченных мужчин, каждый в сопровождении собственной роты. Генерал настоял на том, что преступников должны расстреливать их же товарищи, потому что именно своих товарищей предали дезертиры. Военный капеллан ждал приговоренных, которым приказали встать на колени, когда они приблизились к столбам. Капеллан сделал шаг вперед и начал молитву.

Спертый воздух оживил небольшой ветерок. На западе, где ночью устроили налет янки, показалось дрейфующее пятно дыма, и Джексон, вспомнив об этом дерзком рейде, посмотрел в сторону бригады Фалконера, заметив, что она стоит без знамен. Они потеряли свои знамена, как и большинство офицеров, и задумавшись о налете янки, Джексон почувствовал, как в нем вскипает гнев.

Молитва казалась бесконечной. Глаза капеллана были плотно сомкнуты, а руки вцепились в потрепанную библию, когда он вверил души трех грешников Богу, с которым им вскоре предстояло встретиться. Капеллан напомнил Господу о двух ворах, которые разделили участь его сына на Голгофе и умолял Всевышнего смилостивиться над этими тремя грешниками, как Христос присматривал за раскаивающимся вором.

Один из солдат не мог сдержать слезы. Он был безбородым юнцом, дезертировавшим, потому что его шестнадцатилетняя жена сбежала с его же дядей, а теперь ему предстояло умереть на этом зеленом поле из-за того, что он слишком сильно ее любил. Он поднял глаза на капеллана и попытался вымолвить свою последнюю просьбу, но капеллан просто повысил голос, так что бесполезную мольбу никто не услышал. Двое других не выказывали никаких эмоций, даже когда оркестр закончил похоронную мелодию, и после последнего нестройного звука барабанов настала неожиданная тишина.

Капеллан тоже закончил молитву. Он оступился, когда попятился от жертв. Место капеллана занял штабной офицер и громким и медленным голосом, который доносился до самых задних рядов двадцати четырех тысяч свидетелей, зачитал выдвинутые против этих троих обвинения и вердикт военного трибунала. Закончив эту малоприятную речь, он сделал шаг назад и посмотрел на трех ротных офицеров.

- Выполняйте.

- Нет, Бога ради, умоляю, нет! - попытался сопротивляться юнец, но два его товарища потащили его к столбу и привязали веревкой.

Трое осужденных были в сорочках, панталонах и драных башмаках. Сержант завязал глаза рыдающему юноше и велел ему прекратить нытье и умереть как мужчина. Двое других дезертиров отказались от повязки на глаза.

- Готовьсь! - выкрикнул штабной офицер, и больше сотни винтовок взметнулись к плечам. Некоторые целились в сторону, некоторые демонстративно не взвели курки, но большая часть подчинилась приказу.

- Цельсь! - приказал штабной офицер, и два нервничающих солдата вместо этого спустили курки. Обе пули не попали в цель.

- Ждать! - рявкнул сержант. Ротный офицер закрыл глаза, а его губы шевелились в молчаливой молитве, пока он ждал приказа стрелять. Один из обреченных плюнул на траву. Адъютанту Ли, не ожидавшему этим утром стать свидетелем смерти, показалось, будто все три дивизии затаили дыхание, а Джексон с высоко поднятой левой рукой был похож на каменное изваяние.

- Нет, умоляю, нет! - крикнул юнец. Его голова с завязанными глазами болталась из стороны в сторону. - Нэнси! - в отчаянии воскликнул он. - Моя Нэнси!

Штабной офицер сделал глубокий вдох.

- Пли!

Внезапно поднялось облако дыма. Громкий звук залпа прокатился по полям, вспугнув птиц в дальнем лесу.