Боевой 19-й

— Ах, едят тя мухи с комарами. Устин, есть у меня тут косушечка, только ты, поди, пить не станешь? Де-натурка. Аль будешь?.. Ни-ни! Ты не подумай какая, — запротестовал он, видя, как Устин поморщился. — Через уголек цеженная, со стручком. Огонь! Сам не пью, от хвори держу, а в давности займался, ей-право, — засмеялся старик и опять, не слушая Устина, проворно залез на печь и вытащил бутылочку, бережно завернутую в тряпицу.

Старик разошелся и начал сыпать пословицами и прибаутками, да так ладно, что сопротивляющийся Устин не устоял и согласился попробовать винцо, которое, по словам Федота, «красит сердце и лицо».

— В каких местах воевал, что видал, что слыхал? — придвигаясь к Устину, расспрашивал Федот. — Я ведь тоже, считай, поболе года в председателях сельского совета, ходил, и по нонешний день ходил бы, да дюже ослаб, остарел. Семен кабыть нехудо справляется. Довольны мы им. Ну, а какой теперь новый поворот в жизни будет? — спросил он и хитро улыбнулся.

— Власть наша. А поворот в жизни сами должны делать, — ответил Устин.

— Ну, а как же это, за что приниматься? Семен сам руками разводит.

— Обдумать надо, с народом поговорить. Одна голова хороша, а две лучше.

— Это правильно. А все же путаемся мы, говорим по-разному. Каждый ждет весны и нуждается. Тягло у кого слабое, а у кого совсем нету. Вот тут-то и решай. Люди отощали, скот с ног валится.

— И про то мне известно. У соседей не краше. Ведь вот воевали мы не порознь, а всем народом, и одолели беляков. И обратно же надо всем народом наваливаться. Вот как я думаю.

От Тычкова Устин пошел к Спиридону, а затем к Арине, и всюду, куда только он ни заходил, речь начиналась с того, как быть дальше и как начинать жить.

Когда он вышел от Арины, полуденное солнце следило глаза. На дороге появились лужи.

«Ничего, ничего, — думал он, — началась весна, и все тронулось вперед. Не может быть того, чтобы люди жили, как раньше». И опять перед ним раскрывалось во всем сверкании будущее.

По пути к Зиновею он лицом к лицу встретился с Модестом. Тот вздрогнул и, посторонившись, снял шапку.

— Здорово, здорово, Модест Треухов, — ответил на приветствие Устин. — Ты чего сторонишься солдата?

— Я? .. Да помилуй бог! Я со всем сердцем, — льстиво заулыбался Модест.

— Твое сердце мне известно. Как живешь?

— Живу? .. Помаленьку.

— Хлеб есть?

На лице Модеста появилось выражение испуга.

— Да откуда ж он, господи! .. В продразверстку взяли все подчистую.

И вновь его лицо приняло смиренность и покорность.