Пробравшиеся из города коммунисты сообщили Паршину о том, что днем казаки схватили Надю Болдину и никто не знает, что с ней. Паршин еще больше осунулся. Лихорадочно поблескивавшие глаза глубоко запали. Он часто вздрагивал и, что-то обдумывая, подолгу смотрел в одну точку. Устин осторожно на него поглядывал, вспоминал о белокурой девушке в агитпункте и хмурился.
Улучив минутку, Петр подошел к Устину и, словно про себя, сказал:
— А 4*уда, как думаешь, пробраться... нельзя?
Устин попробовал замок пулемета, щелкнул курком
и безнадежно покачал головой.
— Нельзя.
Паршин тяжело вздохнул.
— У тебя есть махорка?
Устин молча подал кисет.
Паршин скрутил цыгарку и, не зажигая спичку, чмокал губами, пробуя раскурить.
— Потухла, — сказал он.
— А вы ее не зажигали.
— Разве?..
Паршин постоял в раздумье, потоптался, затем вернулся на свое место.
XII
Быльников сидел в отведенной квартирьером комнате.
«Выбрал минутку, чтобы написать тебе и... пожаловаться на жизнь. Родная Вера, я стараюсь не задавать себе вопросов, за что я борюсь и для чего должен жертвовать своей жизнью. Ради кого и чего... Любимая, я устал от походной жизни и от этой страшной войны, преисполненной мерзости и бесчеловечности. Я чувствую себя в этом мире глубоко несчастным и одиноким. Любимая...»
— Ах, нет, не то, не то... — бормочет он й мысленно продолжает письмо:
«.. .Я не могу рассказать тебе о том, что я желал бы...»
В соседней комнате девушка в белом ажурном платье бренчит на гитаре. Она пробует напевать, но голос срывается. В комнату к Быльникову вплывает нежный запах духов и пудры. Сотник понимает: девушка старается ему понравиться.
«Ну, что ж... пой, девушка, пой...»
Он закрывает глаза... Перед сомкнутыми веками темнота. Потом вдруг ярко, как в свете молнии, предстали: пленный, зарубленный по приказу Бахчина, казак перед костром, поющий молитвенно и грустно о Кубани и жене, девушка-разведчик... Где она? ..
За стеной девичий голос под аккомпанемент гитары выводит:
Все сметено могучим ураганом,
И нам с тобой осталось кочевать..,
Быльников вскочил и, расстегивая ворот гимнастерки, выдохнул:
— Вера!
Песня оборвалась. В комнате стукнула гитара и заныла, как стальная пила. Отчетливый шепот:
— Это он тебя зовет...
Быльников оглянулся и громко сказал:
— Нет! Простите! Я никого не звал.
Он торопливо сунул неоконченное письмо в карман и, словно слепой, пошел к выходу.