По домам нехотя расходятся горожане. Они снова не будут спать.в эту ночь, прислушиваясь к гулу далекой канонады. Темнеет город. Пустеют улицы. Гулко раздаются одинокие шаги патрульных.
После митинга Холодов и Паршин пошли на собрание партийного актива. По пути Холодов долго молчал. В его решительном взгляде и стремительной походке, даже в том, как он шагал, занося вперед правое плечо, Паршину чудилось что-то воинственное.
Паршин не чувствовал больше утомления, какое охватило его днем.
Вспоминая сейчас о Тамбове, о военном совещании, о многочисленных спорах, Паршин видел, насколько организованнее идет подготовка к защите города здесь, и поделился этой мыслью с Холодовым.
— Может быть, я ошибаюсь, товарищ военком, но мне кажется, что здесь больше единства, больше "сплоченности. А вооруженных сил намного меньше.
— Это, пожалуй, верно, — согласился Холодов. — Тамбовская губерния издавна известна своим эсеровским засильем, а коммунисты не сумели организовать свои силы, распылили их. Отсюда все последствия. Ты видел, с каким подъемом прошел митинг в железнодорожных мастерских, а затем нд площади?
В зале, куда они вошли, было людно. Холодов останавливался и заговаривал то с одним, то с другим. Паршин сел в стороне и стал разглядывать людей. Многих он видел в военкомате, в губчека, в губиспол-коме, в железнодорожных мастерских.
— Здравствуйте, товарищ! — услышал он сбоку себя сипловатый тенорок. К нему подсел седоватый рабочий, выступление которого он слышал сегодня на митинге в железнодорожных мастерских. Рабочий подал ему руку и назвал себя: — Секретарь партийной ячейки железнодорожных мастерских Малов. Я вас видел сегодня у нас.
— А я слышал „вашу речь. Зажигающе вы говорили, а главное — доходчиво и понятно.
— Ну, помилуйте, какой я оратор, — смутился Малов, потом вскинул на Паршина ясные, как у юноши, глаза и сказал: — А ведь и ораторствовать надо, даже необходимо. Революция требует и дела и слова. Вы что же, давно военным? — поинтересовался Малов.
— С начала империалистической войны.
— О, так вы уже закаленный воин.
Малов оказался очень общительным и вскоре разговаривал с Паршиным, как со старым знакомым.
— Я сормовский рабочий. Слышали, есть такой завод? .. В тысяча девятьсот двенадцатом году партия направила меня туда для организации связи с подпольными кружками рабочих, а после Октябрьской — вот сюда, в мастерские.
— Ну, а как у вас закончилось с бронелетучкой? — поинтересовался Паршин.
— Вывели на главный путь.
— Неужели готова?