— Так, так. Выходит, и сеять тебе нечем? — усмехнулся Устин.
— Чуток есть. — Модест вздохнул, и было видно, как ему хотелось избавиться от Устина.
— Ты не прибедняйся, не прикидывайся.
— Вот Христом богом, Устин! — схватился за грудь Модест.
— Устин Андреевич я, — жестко поправил Устин.
— Извиняюсь, Устин Андреевич. Только, право слово, хошь верь, хошь не верь, а хлеба у меня в аку-рат обсемениться.
— Иу это мы поглядим. Брехать-то ты ловок, — как бы про себя сказал Устин, оглядывая Модеста с головы до ног. А потом твердо, тоном, не допускающим возражения, добавил: — В эту весну тебе, Мокею и отцу Ивану придется вспахать и заскородить землицу Любови Петрушевой, Арине Груздевой, сиротам Егора Рощина, ну и другим...
— Устин! Устин Андреевич! Богом тебе клянусь, у самого силов только-только.
— Ты погоди, не лотоши. Петрушевы на тебя работали? .. Работали. Рощин Егор работал? .. Работал. Мать моя гнула на тебя спину? Гнула. Они в ту пору не говорили, что у них силов нету. Ну вот. А нонче тебе придется поработать на них. Понял?
— Товарищ Хрущев!
— Какой я тебе товарищ?
— Устин Андреевич, ну провалиться мне скрозь вемлю...
— Провалишься, погоди, время придет, — спокойно ответил Устин. — Тебе я сейчас по-доброму говорю, а то ведь, неровен час...
У Зиновея Устин застал Семена. Оба они о чем-то горячо спорили. Семен, не желая прерывать разговор, жестом указал Устину на скамью. Устин, прислушиваясь к беседе друзей, стал задумчиво смотреть в окно.
Мечтательный Зиновей увлеченно говорил о том, как, по его мнению, надо действовать дальше, чтобы вывести деревню на путь к новой жизни.
— Надо всем селом запахать землю. Всем миром навалиться на нее, вздыбить это, понимаешь... чтобы это значит...
Семен вздыхал, качал головой, а потом, ухмыльнувшись, ответил:
— Остынь чуток, опустись на землю. Ты такого насказал, что мы вроде все в рай шагнули. Ты мне все о коммуне толкуешь...
— Ну, а ты, а ты как думаешь? — вскинулся распалившийся Зиновей.
— Погоди, погоди, — спокойно остановил его Семен. — Пойми ты, голова: весна — вот она, а тягла-то нет, а семян мало, а нужда всех одолела. Ты все это минул и прямо шасть на зеленя, каких еще нет.
Устину нравилась горячность Зиновея, его убежденность. Но вступал Семен и спокойно разбивал Зиновея самыми простыми доводами. Семен был прав. Но он ничего не предлагал, а только отрицал то, о чем говорил увлеченный, мечтательный Зиновей.